Бывшiй Евпаторiйскiй Городской Голова и Предсѣдатель Земской Управы Семен Сергѣевич Дуван.
Публикуется по книге «Историко-культурное наследие крымских караимов» (редактор и составитель А.Ю. Полканова. Симферополь, 2016)
Комментарии А.К. Клементьева, А.Ю. Полкановой, С.В. Кропотова.
Началась моя трудная служба… Мамуна и Пашуров всячески мнѣ гадили. Особенно рѣзко это сказывалось на засѣданiях Управы, гдѣ прiятели двумя голосами неизмѣнно побивали мой один.
Я не унывал и упорно вел свою линiю, поощряемый большинством гласных и авторитетной поддержкой В. Ф. Трепова. Наибольшее вниманiе мною было удѣлено улучшенiю санитарнаго состояния города и развитiю курорта. Моими старанiями была построена заразная больница, значительно улучшена очистка города, совершенно преобразована пожарная команда, раньше состоявшая из нѣскольких кляч при развалившихся бочках, и не располагавшая даже сколько-нибудь пригодными шлангами. Съѣздив снова за свой счет в Петроград, я добился уступки городу находящейся в центрѣ его большой площади с тюремным зданiем, здесь мною был устроен, пока открытый рынок, а тюрьма перенесена за город во вновь отстроенное теплое и свѣтлое помѣщенiе[1]. Моей же настойчивостью и трудами были выстроены два прекрасных городских училища.
Наибольшей заслугой своей в ту пору явилось превращение трехсот десятин городской земли в цветущiе дачные участки.
Непосредственно примыкавшая к городу земля эта находилась под огромным слоем наноснаго песка. Очистив эту землю от песка, я предложил Думѣ распродать ее на льготных условiях отдѣльными участками в одну десятину, с обязательством засадить и застроить каждый участок по указанiям, выработанным управой. Город, со своей стороны, обязывался провести улицы и освѣтить их. В замощенiи же не было надобности благодаря плотному скалисто-глинистому грунту, представлявшему собою природное шоссе. Предложенiе мое Думой было принято, участки быстро распроданы, и на 300 десятинах бывшаго песчаннаго пустыря, как по волшебству, выросли великолѣпные фруктовые и виноградные сады, гостиницы, пансiоны, санаторiи и частныя виллы.
Этому способствовали, как я сказал выше, артезiанскiе колодцы, вырытые почти да каждом участкѣ. Я первый подал примѣр засадки и застройки дач, создав на прiобретѣнном мною у самого моря участкѣ образцовый фруктовый, виноградный и декоративный сад. Скептики высмѣивали мои затѣи, трубя повсюду, что я безумствую, бросая деньги в песок.
В угоду им я даже назвал вначале мою дачу «Прiятное заблужденiе», замѣнив впоследствии это наименованiе на дачу «Мечта».
Энергiя моя была неистощима. Одновременно с устройством дачнаго района я и в старом городѣ создал у берега городской сквер, добыв и там артезианскую воду.
В скверѣ этом был устроен прекрасный с огромной террасой городской ресторан, гдѣ арендатор за скромную плату отлично кормил. Здѣсь мѣстная и прiѣзжая публика лѣтними вечерами лакомилась шашлыками, чебуреками, кефалью на шкарѣ[2] и прочими необыкновенно вкусными крымскими блюдами, заѣдая их сочными и ароматными евпаторiйскими дынями и персиками. Тут же помѣщалось и отдѣленiе городского клуба[3].
А в спецiально выстроенной музыкальной раковинѣ играл приглашенный по моей же иницiативѣ великолѣпный симфоническiй оркестр. Меня высмѣяли и тогда, когда я предложил его пригласить, – какой мол, евпаторiйскiй татарин, караим или грек поймет что-нибудь в серьезной музыкѣ. Но и на этот раз я оказался прав. Публика, и особенно молодежь, валом повалила на симфонiю, и я смѣло мог заявить, что мѣстное населенiе было в отношенiи музыки совершенно перевоспитано. Вкусы развились, и даже старики, любившiе простые мѣстные мотивы, с не меньшим удовольствiем слушали Чайковскаго и Мусоргскаго.
Это было в 1905-м году. Сейчас же послѣ Русско-Японской войны в столицах началось так называемое «освободительное движение», перекинувшееся затѣм на провинцiю, ознаменовавшееся учрежденiем Государственной Думы, и завершившееся кровавыми еврейскими погромами на Юге Россiи. Впослѣдствiи было установлено, что иницiатором их был так называемый «Союз Русскаго Народа», возглавляемый доктором Дубровиным[4]. Многiе губернаторы и подвѣдомственная им полицiя не только поощряли, но часто и провоцировали эти погромы. Разнузданная чернь, нерѣдко заблаговременно спаиваемая, предавалась убiйству и грабежу еврейскаго населенiя, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей.
Начавшаяся в Одессе волна погромов докатилась и до Крыма: Симферополь, Феодосiя, Мелитополь[5] и другiе крымские города были последовательно залиты еврейской кровью. Единственным городом, избѣжавшим этой печальной участи, была Евпаторiя, обязанная своим спасенiем самоотверженiю тогда еще молодого члена Управы[6].
Погромы обычно совпадали со всеобщими забастовками, когда праздная толпа заполняла повсюду городскiя улицы, базары и площади. Всякое движенiе останавливалось. Прекращалось жѣлѣзнодорожное и внутригородское сообщенiе.
То же самое в маѣ 1905 года[7] происходило и у нас. Прекращена торговля и всякая работа, фабричная, заводская и даже домашних служащих. Ни извозчиков, ни иных общественных или частных способов передвиженiя.
Озвѣрѣвшiе хулиганы безнаказанно рыскали в толпѣ, открыто призывая ее к буйству. Город замер. Полицiя бездействовала. Возглавлялась она у нас исправником Михайли, толстомордым и безсовѣстным. Я, не долго думая, запряг свой кабрiолет и отправился в полицiю.
Вопреки всеобщей забастовкѣ, толпа, не успѣв опомниться от неожиданности, дала мнѣ проѣхать. Я почти повелительно, предложил Михайли сѣсть в мой кабрiолет и объехать город, успокаивая толпу и в качествѣ начальника полицiи строго запрещая малѣйшiе эксцессы. Ему оставалось только, скрѣпя сердце, мнѣ повиноваться. Я дошел до такой дерзости, что пригрозил застрѣлить его, если у нас начнется погром. Решительные шаги мои возъимѣли успѣх. Все утихомирилось. Погром был избѣгнут, а на слѣдующiйдень прекратилась и всеобщая забастовка.
Я считаю долгом оговориться, что в этот перiод губернатором нашим был уже не В.Ф. Трепов, который, разумѣется ни в одном из крымских городов погрома не допустил бы. Он был уже в С.-Петербурге членом Государственного Совѣта.
Таврическим губернатором был тогда Е. Н. Волков[1], человѣк безвольный, недалекiй и типичный черносотенец.
Наглядным показателем его отношенiя к погромам было его совершенно безучастное присутствiе на улицѣ у губернаторскаго дома, гдѣ на его глазах толпа безнаказанно свирѣпствовала и убивала. Он пальцем не пошевелил для прекращенiя буйства.
У меня и понынѣ хранится покрытый многочисленными подписями благодарственный адрес Еврейскаго Общества, поднесенный мнѣ через нѣсколько дней по успокоенiи города.
Не успокоился только исправник Михайли. Обозленный, что я сорвал его провокаторскiе планы, он рѣшил жестоко мнѣ отомстить.
Месть свою он осуществил в нѣсколько прiемов, сначала в бытность мою членом Управы, а позже уже и во время нахожденiя моего в должности городского Головы.
Я разскажу пока о первом случаѣ, происшедшем спустя двѣ недѣли послѣ памятнаго дня.
Я и Михайли, каждый по своей должности, участвовали на заседаниях воинскаго присутствiя при наборѣ солдат.
Засѣданiя эти происходили под предсѣдательством предводителя дворянства, при обязательном участiи воинскаго начальника, исправника, члена городской управы и двух врачей /военнаго и городового/.
Во время перерыва на одном из таких засѣданiй и исправник вдруг обращается ко мнѣ. «Семен Сергѣевич, в нашей тюрьмѣ нѣт иконы, и это очень печально. Я бы просил вас, как члена Управы, озаботиться прiобрѣтенiем таковой».
– Хорошо. Я доложу Управѣ о Вашей просьбѣ. Да, кстати, скажите, какой приблизительно расход на это потребуется.
– Да что там за расход, достаточно вѣдь и маленькой иконы, ну, рублей в 25 – 30 что ли.
– Если рѣчь идет о такой небольшой суммѣ, то я беру на свою отвѣтственность этот расход. Вы, пожалуйста, прiобрѣтите икону и пошлите в Управу счет. Он будет оплачен.
В разговор этот неожиданно вмѣшивается городовой врач Антонов[2], и обращаясь к Михайли, говорит:
– Да зачѣм же покупать икону. Вы просто обратитесь к гимназическому священнику, отцу Василiю. Ему при постройкѣ гимназической церкви пожертвовали такую массу икон, что он буквально не знает куда их помѣстить и конечно охотно уступит вам одну для тюрьмы.
– Ладно, я так и сдѣлаю, – отвечаѣт Михайли.
Проходит недѣля и ко мнѣ в Управу является от исправника столяр со счетом в 350 рублей «за кiот для тюремной иконы». Ничего не понимая, я возвращаю столяра и прошу передать Михайли, что тут очевидно какое-то недоразумдѣнiе, ибо я никого на такой расход не уполномачивал и что я с ним по этому поводу поговорю. Столяр является в полицейское управленiе и в присутствiи помощника исправника и пристава передает исправнику мой отвѣт. Тот разсвирѣпѣл и начал орать: «Ах вот как: Дуван, значит, слова но держит, ну хорошо. Г-н пристав, составьте сейчас-же подписной лист, обойдите весь город и, заявив всѣм, что Дуван, караим, не желает платать за икону, которую он, как член Управы обязался оплатить, Вы собираете частныя пожертвованiя для покрытiя этого счета».
Пристав немедля приступает к исполненiю приказанiя начальства… Ничего этого не зная, я захожу вечером в городской сквер, и первый встрѣтившiйся там знакомый набрасывается на меня: «В чем дѣло, Семен Сергѣевич? Почему вы не оплатили расхода на икону, и пристав теперь собирает пожертвованiя, а исправник в клубѣ рвет и мечет, разсказывая всѣм о вашем поступкѣ. Я и сам внес один рубль приставу».
Я не успѣл опомниться от удивленiя, как в этот момент подходит к нам доктор Антонов, хохочет, услышав заявленiе моего собесѣдника, и говорит ему: «Вот так курьезная исторiя. Знаете вы в чем дѣло? В перерывѣ на одном из засѣданiй воинскаго присуствiя Михайли просит Семена Сергѣевича, как члена Управы, озаботиться прiобрѣтенiем для тюрьмы маленькой иконы стоимостью в 25 – 30 рублей. Вотвѣт на это Семен Сергѣевич просит исправника купить желаемую икону и прислать счет для уплаты в Управу. Я же посовѣтовал Михайли не покупать, а попросить, чтоб отец Василий уступил ему одну из многих икон, оставшихся от пожертвованных на гимназическую церковь. Вот Михайли выбрал среди них самую большую, почти в сажень величиной и заказал для нея дорогой кiот, в 10 раз превышающiй сумму, ассигнованную по его же указанiю. Естественно, что Управа отказывается оплатить такой счет. Поэтому Михайли и затѣял этот сбор пожертвованiй».
Таким образом, совершенно не подозревая всѣх последствiй своего разсказа, Антонов наивно засвидѣтельствовал перед моим прiятелем, как в дѣйствительности все произошло.
Надо замѣтить, что полицейскiй врач Антонов являлся образцом классической глупости, формализма и черносотенства[3]. На меня он смотрѣл свысока и вмѣстѣ с Михайли являлся ярым моим противником.
Но об этом еще рѣчь впереди. А пока я продолжаю свой разсказ.
Зашел я в клуб, и там десяток лиц тоже окружили меня с вопросами по поводу негодованiя только что ушедшаго исправника. Я на другой же день послал ему оффицiальное письмо, требуя, чтобы он немедленно отменил свое распоряжение о пожертвованiях и публично со мною объяснился. «В противном случаѣ, – писал я, – если до завтра требованiе мое не будет исполнено, я привлеку вас к судебной ответственности за клевету».
Отвѣта на это письмо я не получил и подал городскому судьѣ жалобу на исправника и пристава.
Такая «дерзость» произвела повсюду впечатлѣнiе разорвавшейся бомбы. Как? – обвинять полицiю в клеветѣ?! Подавать на нее в суд?! Такого случая тогдашняя Россiя еще не знала.
Город и губернiя заволновались. Цѣлыми группами приходили ко мнѣ доброжелатели отговаривать от «безумнаго шага». Сам губернатор /Волков/ примчался из Симферополя, чтобы «воздействовать» на меня своим авторитетом.
Добрым согражданам не трудно было доказать, что тут не только защита моего добраго имени, но и опасенiе крупных безпорядков, ибо провокацiя исправника, мотивировавшаго свой поступок тѣм, что Дуван караим, могла легко вызвать настоящiй погром.
Не поколебали моего рѣшенiя ни увѣщеванiя губернатора, ни плохо скрытая угроза его.
– Что это вы затѣяли, С.С.? Я полагаю, что вы напрасно на исправника обиделись. Ясно, что тут недоразумѣнiе. Подумали ли вы о том, что судебный процесс против представителя полицейской власти, помимо обращенiя к начальнику губернiи, может непрiятно отразиться и на вашей личной карьерѣ? Наконец вам бы слѣдовало стать выше мелочного самолюбiя, если даже таковое данным случаем и задѣто. А я, со своей стороны, укажу исправнику на его излишнюю горячность и опрометчивость. Я настоятельно рекомендую вам дѣло это прекратить и попросту протянуть руку исправнику. Я полагаю, да вѣроятно и многiе согласятся с тѣм, что кто первый протянет руку, тот и будет прав.
– Никак нѣт, Ваше Превосходительство, доказывать таким способом правоту свою я рѣшительно отказываюсь, ибо добрым именем своим я дорожу больше, чѣм любой карьерой. Дѣло зашло далеко. Клевета исправника приняла слишком широкую огласку. Только публичным судом я могу показать обществу, гдѣ истина. Простите меня, но послѣдовать авторитетным указанiям Вашим я не нахожу, к сожалѣнiю, возможным.
Так Волков и отъѣхал не солоно хлебавши. Я же, не теряя времени, принялся за подготовку матерiалов для вѣрнаго выигрыша в судѣ.
Наиболѣе трудная задача заключалась в обезпеченiи надежными свидетелями. Ведь дело шло о показанiях против полицiи и трудно было разсчитывать, чтобы у обывателей хватило гражданскаго мужества правдиво изобличить начальство. Я начал с того, что вмѣстѣ с одним прiятелем обошел ряд лавок, по преимуществу греческих. Приходим в первоклассный гастрономическiй магазин Панаiотова /гласнаго думы/.
– Здравствуйте Афанасiй Иванович, что у вас новенькаго?
– Цесть имѣем кланяться. С.С., вот полуцили свѣзiй икру. Замѣцательная самая /шамая/, незинскiй агурчик, удѣльный вино, кiевскiй варенье и т.д.
Попросив отпустить его мнѣ кое-что из названных деликатесов, я, с безразличным видом, продолжаю:
– А что А.И., вы тоже вѣроятно подписались при сборѣ пожертвованiй на икону?»
– Ах, С. С. Цто зе подѣлаесь, когда приходит господин пристав, по приказанiю исправника, рази мы мозем отказать. Вы знаете, как мы вас увазаем и никогда не подумаем, цто вы не дерзали слово, ну а кто пойдет против полицiя?
– Ну само собою разумеется, да я вовсе и не в претензiи на тѣх, кто подписался. Кстати, нѣт ли у вас еще хорошаго шоколада?
– Как зи, как зи, вцера еще полуцили «ииньон» Крафта и свѣзiй коробки от Пока из Харькова.
И я, и сопутствущiй мнѣ прiятель, купив сладостей, дружески распрощались с любезнѣйшим Афанасiем Ивановичем.
Ту же сцену мы разыграли и в лавках Евангелиди, Василькiоти и других.
Я был вполнѣ удовлетворен тѣм, что каждый из этих свидѣтелей чистосердечно подтвердил в присутствiи третьяго лица и факт сбора, и несомнѣнно клеветническiй характер заявленiй пристава.
Затѣм я пригласил из Симферополя молодого, талантливаго адвоката Лебединскаго для защиты моих интересов на судѣ.
Человѣк болѣе чѣм либеральных взглядов, он с радостью ухватился за возможность участiя в столь рѣдком и пикантном процессѣ, как выступленѣе против полицiи…
Настал день разбора дѣла у городского судьи. Весь город в волненiи. Камера суда переполнена публикой. На улицѣ огромная толпа, состоящая, главным образом, из рабочих, средних обывателей и аристократiи обоего пола, коим не удалось проникнуть в камеру.
Судья оглашает обвинительный акт и начинает допрос свидѣтелей. Первым вызывается д-р Антонов.
– Разскажите, свидетель, что Вы знаете по этому дѣлу.
Антонов путается, сбивается и, наконец овладѣв собою, развязно заявляет:
– Да что же, г-н судья, дѣло выѣденнаго яйца не стоит. Оба: и исправник, и член управы, просто не поняли друг друга, вот и все. Мнѣ совершенно непонятно почему Сем. Серг. мог обидеться.
– Да вѣдь вы же присутствовали при их разговоре?
– Присутствовал…
Я обращаюсь к судьѣ с просьбой допросить свидѣтеля Туршу, при встрече с которым в городском саду д-р Антонов иначе описывал все происшедшее.
Антонов хлопает себя по лбу:
– Ага, теперь я понял, почему тогда С.С. так подробно переспрашивал меня в саду.
– Поздно поняли, – заявляю я.
Антонов багровѣет. Туршу повторяет всю картину, как ее изображал Антонов. Послѣднiй оплеван.
Вызываются поочередно остальные свидѣтели: Панаiотов, Василькiоти и другiе. Они мнутся, бормочут что-то непонятное, Я прошу судью допросить их под присягой, добавив, что и они при третьем лицѣ ясно подтвердили факт клеветы.
В общем всѣ доказательства ея, по выслушанiи свидѣтелей, ярко обрисовываются.
Мой молодой защитник произносит громовую рѣчь, превратив несчастных полицейских в порошок. Защитник Михайли – Луцкiй /караим/ весьма слабо и неубѣдительно выгораживает исправника. Городской судья торжественно провозглашает: «Прошу встать. По Указу Его Импер. Велич. и на основанiи статей таких-то Свода Законов, Исправник Михайли приговаривается к тюремному заключенiю на 3 мѣсяца и пристав на 2 мѣсяца…».
Трудно передать, что произошло за этим. Бурные аплодисменты присутствовавших в камерѣ. Неистовое «ура» с улицы толпы, услышавшей через открытые окна рѣшенiе суда.
Не успѣл я выйти, как меня буквально подняли на плечи. Пожимают руки. Дико вопят, особенно рабочiе и мелкiй люд.
«Браво, г. Дуван, молодец Дуван, не испугался полицiи, так им и слѣдует!». Это принимало уже прямо революцiонный характер и, вспомнив губернаторскiя предупрежденiя, я, признаться, немного струсил.
[1] Евгений Николаевич Волков (1864 – 1933) – русский государственный деятель, Таврический губернатор (1905 – 1906), генерал-лейтенант (1913).
[2] К.А. Антонов (? – 1918) – городской врач. Неоднократно избирался гласным городской думы. Убит во время «красного десанта» в Евпатории революционно настроенными моряками из Севастополя 15–18.01.1918 г.
[3] Трудно сказать, чем вызвано крайне негативное отношение С. Дувана к К. Антонову, но ни в глупости, ни в черносотенстве его обвинить никак нельзя.
[1] Идея строительства нового здания тюрьмы в Евпатории принадлежала крымскому губернатору М.П. Лазареву. В 1900 г. городская дума приняла предложение губернатора. Здание было построено на пересечении улиц Вокзальной (ныне Д.Ульянова) и Вольной. В 1931 г. реконструировано под трикотажную фабрику. Фабрика была взорвана немцами при отступлении из города в 1944 г.
[2] Шкара – решёетка для приготовления рыбы, как и название рыбы, приготовленной на решётке.
[3] Городской сквер у моря (ныне сквер им. Д.Караева), до революции именуемый городским бульваром, был создан по проекту архитектора А. Л. Генриха. Работы по его созданию велись в течение 3-х лет и были завершены к концу 1897 г. Приёмка работ осуществлена городской комиссией, состоящей из членов городской управы и гласных городской думы, по инициативе которой и создавался бульвар. В дальнейшем его благоустройство продолжилось не без участия С. Дувана в бытность его Городским Головой. Организация выступлений симфонических и духовых оркестров – в немалой степени заслуга С. Дувана.
[4] Такое мнение характерно для многих отечественных и зарубежных публицистов. Большинство еврейских погромов прошли в России в 1903 – 1905 гг. Союз Русского народа был создан в конце ноября 1905 г., и к организации и проведению погромов в указанный период отношения не имел.
[5] Мелитополь находится за пределами Крыма, входил в Таврическую губернию.
[6] Причина того, что в Евпатории не было еврейских погромов кроется, прежде всего, в сложившейся на протяжении десятилетий атмосфере толерантности в межнациональных отношениях в городе. К тому же, Евпатория не единственный город в Крыму, где еврейских погромов не было.
[7] Автор заблуждается – Русско-Японская война закончилась 26 августа 1905 г.
Часть 3 здесь.
