в 1902 году
Доктор медицины Яков И. Кефели
Публикуется впервые на русском языке.
Материал подготовлен и предоставлен Мишелем Кефели (Франция)
В начале мая 1902 года, через два-три дня после моего приезда в Порт- Артур, проходя по «Этажерке» [бульвар, ред.], я встретил контр-адмирала Витгефта, который шёл с портфелем, видимо, из дворца Главного начальника края, будущего Наместника Его Императорскаго Величества на Дальнем Востоке, адмирала Алексеева. Адмирал Витгефт остановил меня, взял за талию, повёл рядом с собой, и с такой же любезностью, как и при первом моём представлении ему, сказал:
— От градоначальника города Инкоо, капитана 2 ранга Эбергардта, получена телеграмма, что там обнаружены случаи холеры. Сегодня вечером идёт поезд по направлению Мукдена (дорога ещё не была закончена постройкой). Зайдите в штаб, получите предписание и прогоны, сегодня же выезжайте в Инкоо и явитесь градоначальнику!
По железной дороге
Вечером я выехал, и к утру прибыл в Инкоо, иначе Ньючванг.
Меня удивило, что все станции железной дороги, как и станция Инкоо, построенные русскими инженерами, очень напоминали российские железнодорожные сооружения, с той лишь разницей, что рядом с русскими надписями стояли китайские иероглифы. На перроне – те же начальники станций с красными фуражками.
Вокзал и город были переполнены оживленными, подвижными и деятельными китайцами.
Все без исключения были одеты в свои национальные костюмы, и все с предлинными косами.
Китайский город
В Инкоо в то время насчитывалось около 150 тысяч жителей — маньчжур. Довольно много русских, но преимущественно военных. Немало было и других иностранцев, так как Инкоо — крупный коммерческий порт Маньчжурии, стоящий на большой судоходной реке Ляо-Хэ, близко к морю, в 10-20 верстах от него.
Весь город был одноэтажный. Дома в китайском стиле. Черепичные крыши с задранными вверх углами.
Черепица и кирпичи в северном Китае, не красного цвета, как у нас, а землисто-серого.
Кроме нескольких сооружений на берегу реки в районе порта, европейских домов я не видел.
Улицы города были залиты жидкой грязью, по которым с гиком и щелканьем длинных бичей продвигались медленно своеобразные, длинные, узкие, на двухколесном ходу телеги с огромными грузами, запряжённые цугом тремя-четырьмя парами, вперемежку, мулов, волов и лошадей. Замечательно, что в этих телегах вертелись не колеса, а ось с неподвижно связанными с нею колёсами-щитами без спиц. Улицы Инкоо были настолько узки, что во многих местах не могли пропустить встречных подвод. Тротуаров не было. По сторонам улиц были только заборы. Дома же стояли внутри ряда расположенных друг за другом дворов, идущих в глубину от улицы, и красиво вымощенных.
Полиция из китайцев
На перекрёстках стояли китайцы, не то солдаты, не то полицейские, в соломенных конусообразных шляпах с красными ленточками на верхушке конуса, развевавшимися по ветру и обозначившими военного. В руках у них были русские винтовки. При проходе русских «капитана» они становились смирно и брали ружьё на караул. Это была русская полиция из китайцев, организованная и руководимая русским офицером, командиром роты одного из восточносибирских стрелковых полков, считавшегося полицмейстером города.
Мои зрительные впечатления о городе, особенно о его обустройстве, о его жителях и их быте, прочно запечатлелись в моей памяти. Это был старый, «недвижный» Китай, только что вступивший в тесное, принудительное соседство с Западным миром, далеко опередившим лишь в последние столетия его седую древнейшую культуру.
Но Китай тогда сохранял свой старый бытовой лик.
За минувшие пол века многое резко изменилось в жизни китайского народа.
Одна природа, я уверен, осталась такой же, какой была и во времена династии Минов.
Особенно поразившее меня чудо китайской природы — длинную реку, у которой расположился город Инкоо — я опишу.
Река, текущая обратно
Ляо-Хэ — река широкая, с пол версты шириною пред городом, с водой коричневого цвета.
По ней движутся тысячи парусных китайских судов с рогожными парусами. На каждом судне с семьями и детьми идёт и живёт их экипаж.
Ляо-Хэ поражает русских, вновь приехавших в Инкоо, своей редкой особенностью: она течёт в обе стороны с одинаковой быстротой.
Пять часов она мчится в море с такой поспешностью, точно боится опоздать к сроку. Если вы хотите переплыть её в это время на лодке (шампуньке) или съезжаете на вельботе с корабля на берег, ввиду скорости течения, должны нос шлюпки держать не к тому месту противного берега, куда вам нужно, а на 45 градусов в сторону, противоположную течению, от того места, куда едете.
Затем река как-то останавливается на полчаса — час и потом, с таким же азартом начинает бежать обратно. То она несётся с суши в море, то обратно, из моря на сушу.
В воде реки вы всегда увидите трупы животных, иногда и людей, брёвна, мусор. Всё это бесконечно и быстро дефилирует то к морю, то обратно.
Сила приливов здесь очень велика, вероятно, как в Порт-Артуре, — около двух саженей в момент наибольшего прилива воды.
Эта могучая сила, до сих пор не использованная человеком, творит эти чудеса, поражающие особенно нас, не знакомых с морскими приливами, этим чудом света[1]
Когда я в первый раз переезжал реку, не знал этого феномена. Поэтому, явившись на берег в другие часы, я был уверен, что позабыл план местности и думал, что город стоит не на левом берегу реки, а на правом.
У градоначальника А. А. Эбергардта
В Инкоо никаких извозчиков и экипажей не было. Расспросив прохожих русских солдат как пройти к градоначальнику, я явился к капитану 2 ранга Эбергардту, одновременно бывшему командиром канонерской лодки «Манджур», стоявшей тут же у города на обширном речном рейде Ляо-Хэ на якоре в среде целой эскадры военных стационеров всех великих держав: японского, английского, американского, французского, австро-венгерского, итальянского и германского.
Градоначальник Андрей Августович Эбергардт[1], бывший ранее адъютантом морского министра, адмирала Шестакова, человек лет 40-45, блондин, с серыми глазами и редкой бородкой, породистый, воспитанный и деликатный рассказал мне следующее о положении вещей.
Как англичанин «напустил» холеру
Два дня тому назад английский пароход-«купец» прив’з из южного Китая, где в то время была холера и где она эндемична, несколько тысяч китайских кули (чёрнорабочих) для нужд строящейся в Маньчжурии русской железной дороги. Пароход этот был переполнен китайской беднотой.
После недельного пути, при подходе к устью реки Ляо-Хэ, на пароходе вдруг обнаружилось несколько случаев холероподобных заболеваний. Заболевшие очень скоро умерли.
Английский капитан у входа в бар реки выбросил все трупы умерших в камыши, быстро вошёл в реку, проскочил город и международную эскадру стационеров, не остановился перед мачтой английского карантинного поста для врачебного визита, пришвартовался к береговой стенке у вокзала и быстро высадил всех своих пассажиров на берег без разрешения портовых властей.
Заражённая толпа устремляется к городу
Толпа китайских кули в две-три тысячи человек двинулась от вокзала в город Инкоо, отстоявший на версту от причальной стенки вокзала. По дороге некоторые рабочие-китайцы стали падать в корчах, проявляя все признаки холерного заболевания.
Полиция заметила двигающуюся толпу, обнаружила валявшихся на земле больных и подняла тревогу.
Извещённый об этом градоначальник распорядился тотчас же окружить толпу войсками, чтобы помешать ей проникнуть в город, и приказал принять в отношении прибывших необходимые карантинные меры.
В городе кроме китайских властей был карантинный врач-англичанин, состоявший на китайской службе.
Врач-англичанин был большого роста и средних лет. Он держал себя, как и другие англичане на востоке в те времена, очень важно. Хотя он состоял на китайской службе, он мало считался с требованиями русских оккупационных властей.
Оригинальным способом он получал гонорар за свою деятельность в карантине. Стоя на трапе парохода, он непрерывной вереницей пропускал гуськом перед собой пассажиров на берег. Каждого стоявшего на ногах и уже прошедщаго считал здоровым. В этом церемониальном марше и состоял карантинный досмотр.
С каждой мелькнувшей перед ним головы, иногда тысяч, брал с китайского правительства по 50 копеек на наши деньги.
Заработок колониальный. Таково же было и качество продукции!
При русском же градоначальнике состоял русский военный врач в качестве санитарного врача города, говоривший по-английски.
Экстренное заседание в градоначальстве
Созванное экстренно градоначальником совещание всех местных и военных врачей вынесло заключение, что ввиду инкубационного периода холеры, только через неделю можно будет признать, удалось ли полиции окружить всю двигавшуюся толпу для изоляции заболевших и находящихся в инкубационном периоде. Допускали, что часть толпы успела проникнуть в город и смешаться с местными жителями. Пока новых больных не было обнаружено. Оставалось ждать ещё пятеро суток.
Пока же принимались следующие меры для борьбы с эпидемией, если бы она все же обнаружилась: устраивался холерный госпиталь, и город разбит был на четыре санитарных участка. На каждый участок назначался особый санитарный врач.
В трёх участках уже состояли военные врачи ещё до моего приезда, а в четвёртый Эбергардт назначил меня, как он сказал «от флота».
Должен стать кавалеристом
— Здесь нет никаких средств сообщения, и надо или ходить пешком, или ездить верхом, сказал мне градоначальник. — Умеете ли вы ездить верхом?
Я ответил, что не умею.
— Тогда скорее поучитесь. Я пришлю вам казака с лошадью. Жить будете в полицейском участке, где вам отведут комнату.
Приставами участков были офицеры-стрелки, и при них полицейские команды из русских солдат и китайцев.
Часа через два я уже был в своей новой квартире.
Прогулка и покупки
Разместившись, я пошёл поглазеть на город и его обитателей. Купил себе высокие сапоги для предстоящей езды на лошади. Случайно в витринах магазина заметил красивый чёрный непромокаемый длинный плащ без рукавов, но с пелериной, как на николаевской шинели, английского покроя, и в надежде, что он будет удобен для верховой езды, купил и этот плащ.
Денег было много. Жалование мне выдали в Артуре за несколько месяцев морского пути золотом.
Здесь я тоже должен был получать золотом и жалование, и полевые порционные. Кроме того, от города всем врачам выдавали по 10 рублей в сутки.
Я получал около 30 рублей в день!
Казачья школа
После обеда приехал казак с верховой лошадью для меня и повёл меня учить верховой езде.
Я сел на коня довольно свободно (природа когда-то конного карайского народа), и мы выехали шагом за город. Сначала мне показалось, что за пять минут я уже овладел этим искусством. Мы пошли рысью, потом галопом.
Мой преподаватель никаких устных объяснений мне не давал, почитая меня как будто грамотным по этой части. Главное же, он не сказал, что нужно держаться коленями за седло.
За городом, когда после пробега на широком просторе мы уменьшили аллюр, вдруг моя лошадь рванула в сторону. Я, как чемодан, перелетел через её голову и ударился о землю, к счастью мягкую от бывшего накануне дождя. Искры засверкали у меня в глазах. Одна нога застряла в стремени; палаш запутался между ногами; длинный резиновый плащ ещё больше осложнял моё положение.
Лошадь продолжала бежать, волоча меня за одну ногу. Я старался только подымать голову, чтобы затылком не удариться о камень, зато благодаря плащу не ободрал спины.
Пробежав 20-30 метров, лошадь резко свернула в сторону, и нога моя вдруг выскочила из стремени.
Ко мне подскочил казак. Чувствуя, что со мной ничего опасного не случилось благодаря мягкой земле, я приказал казаку ловить мою лошадь, которая далеко уже удрала. Он быстро её поймал.
Полежав немножко, я вскочил и, хотя всё во мне как бы болело ещё, вновь сел на коня, чтобы убить в себе страх первой неудачи. Мой преподаватель только тогда пояснил причину моего падения — я сидел на седле, как на стуле, разведя колени.
— Ты видел это, почему же не сказал мне раньше?
Оказалось — постеснялся. Эта застенчивость забайкальца могла стоить мне жизни, случись эта оказия на каменистой почве.
Китайская толкучка
В перемешку между заседаниями врачей и уроками верховой езды, я знакомился с жизнью и бытом китайцев, которых видел впервые на их родине.
Особенно меня поразил базар: готовая снедь, лакомства, пирожки, фокусники, жонглёры…
Отчасти из боязни холеры, а главным образом, из брезгливости, я ничего их не мог есть. Всюду сквозили такая грязь и крайнее убожество, по крайней мере, среди бедноты на толкучке, что становилось и жаль этих несчастных тружеников, и отталкивало от них.
Меня удивил игорный азарт простолюдинов. Стоит торговец пирожками. В толпе, его обступившей, никто пирожка за деньги не покупает, а сначала берёт из бамбукового колчана продавца наугад камышовую палочку, на скрытом конце которой какая-то надпись, и платит за неё железными чохами [мелкая китайская монета, ред.]. Чохи с четырехугольными дырочками в середине, нанизанные на бечёвку, привязаны к кушаку у каждого скромного китайца. Пирожок достается только выигравшему. Иные, заплатив за несколько палочек зря, так и уходили без пирожка, а бойкий продавец, потряхивая палочками в бамбуковом колчане, убедительно звал новых страстных игроков.
Среди многочисленных фокусников и жонглёров мне особенно запомнился камнеглотатель. Худой, загорелый, не молодой уже, он сидел на земле, поджав под себя ноги. Перед ним было расставлено на подстилочке несколько гладких чёрных камней яйцевидной формы, величиною от куриного до индюшиного яйца. Сказав что-то окружавшей его толпе, он закинул голову назад, открыл рот и, вложив туда камень, сделал глотательное движение. На наших глазах камень медленно пополз по пищеводу в желудок, ясно видимый нам по постепенно оттопыривавшейся вниз коже шеи. Я ахнул.
Через несколько секунд – ещё большее чудо : камень медленно из желудка пополз в рот, и китаец спокойно выплюнул его на вытянутую ладонь.
Потом пошли камни большего размера, ещё более оттопыривая кожу шеи. Я не видел, чтобы кто-нибудь из толпы бросил ему хоть чох. Меня стошнило от рвотных движений китайца. Бросив ему несколько серебряных монет, я отошёл.
Тревога – первый случай
Срок инкубационного периода подходил к концу. Новых больных в городе не было обнаружено, несмотря на усилия специально организованной для этого шайки шпионов из китайцев. Опасались, что население скрывает заболевающих от взоров европейцев. Наступил пятый день моего пребывания в Инкоо, то есть последний день официального карантина.
Я воспылал надеждой, что через день-два поеду обратно в Порт-Артур.
Вдруг телефонный звонок, мне сообщают, что вечером экстренное совещание у градоначальника: обнаружены один или два подозрительных случая.
На заседании военный врач, доктор Троицкий, главный врач открытого за городом холерного госпиталя, доложил, что первый доставленный к нему из города больной — вне всякого сомнения холерный, и находится в безнадёжном состоянии. Решено было с утра применить все намеченные меры. Мои наблюдательные прогулки по городу окончились. Надежда вернуться в Артур на эскадру погасла.
Размышления о своём ремесле
Начался мой первый дебют врача после окончания академии. Я начал с холеры в Китае, далеко от флота, который в то время меня манил. И при каких обстоятельствах?
Конечно, я никогда не видел холерных больных, и о холере знал только по лекциям и книгам. Правда, видел в микроскопе холерных «запятых», но тоже безвредных уже, окрашенных розовой краской, составлявших в освещённом поле микроскопа весьма красивый рисунок для женских летних кофточек или для обоев в детской комнате.
И вдруг, я на эпидемии холеры, и где — в Китае! Мне вручена судьба одной четверти большого города, около полусотни тысяч жителей. Для первого дебюта, как-будто, многовато!
Мобилизация моего отряда
Утром явился ко мне ветеринарный фельдшер одного из полков, назначенный в моё распоряжение, за недостатком других специалистов, и привёз целую телегу различных дезинфекционных средств и инструментов.
Полицейский пристав, русский офицер того участка, где я жил, выстроил передо мной десятки здоровых маньчжур, молодцов с засученными рукавами выше локтя и с косами, обёрнутыми вокруг головы в виде венца. В руках у них были военные носилки.
Всех этих гигантов с косами я уже видел не раз на дворе. Они занимались, по-видимому, китайским спортом: насаживали на оглоблю два жернова и поднимали их одной рукой.
Этакая силища!
— А вот назначенный к вам переводчик-шпион, который поведёт вас в те дома, где есть больные и умершие, — добавил пристав, указав на тщедушного, бедно одетого китайца.
Переводчик мой знал не больше пяти слов по-русски : «моя», «твоя», «капитана»…
А я знал три слова по-китайски : «хао», «пухао» ( хорошо, нехорошо), и «ходя»( парень).
Мрачная процессия
Я сел на коня, которого мне привел мой бывший учитель. Казак с ружьём за плечами ехал за мной. Далее шли гуськом маньчжуры с носилками, потом телега с дезинфекциями, на которую положили несколько деревянных неоструганных гробов. Замыкал шествие ветеринарный фельдшер с помпой-ранцем за плечами для дезинфекции.
Процессия эта по топкой грязи двинулась за переводчиком, задравшим полу синего вылинявшего китайского халата, чтобы не забрызгать своего скромного наряда. В руках у него был сложенный веер; длинная чёрная коса опускалась ниже пояса.
Китаец шлёпал по грязи справа от меня и что-то заискивающе лопотал, держа в руках бумажку с иероглифами.
Я не понимал его; он не понимал меня.
-Хао, хао, — показал я ему рукой вперёд.
По дороге он останавливался, шептался с какими-то прохожими, потом опять вёл нас дальше.
Дебют
Наконец мы остановились у какой-то калитки. Китаец вошел в неё, через минуту вновь показался и, лопоча что-то стал жестами звать меня вовнутрь.
Я слез с коня, передал повода казаку и сказал ему:
— Никому не передавай в руки повода ни моей, ни твоей лошади. Ни до чего и ни до кого не прикасайся, хотя бы одним пальцем. Иначе и ты, и я пропадём.
Я вошёл в дворик довольно бедного китайца в сопровождении переводчика и фельдшера. Затем мы вошли в дом. Вся комната была выстлана циновками: полы, лежанки. На одной из них лежал бледный человек с помутневшим взором. В той же комнате сидели на полу седой старик, какие-то дети и две-три женщины стояли неподвижно неподалёку от больного.
И старик, и женщины стали мне кланяться и улыбаться.
-Я жестом спросил, не рвёт ли больного, не несёт ли его?
Ответ был тот же – поклоны и улыбки.
Стал смотреть кругом, не видно ли рвоты или поноса? На циновках ничего нельзя было разобрать.
Я посмотрел на переводчика. Он что-то закивал головой:
— Пухао, пухао! (Плохо, плохо!)
Решив, что это относится к больному, я пощупал пульс. Он ничего мне не пояснил. Подумав с минутку, я поставил диагноз: «подозрительный по холере»; велел фельдшеру вызвать носилки. Больного положили. Семья по-прежнему улыбалась и кланялась.
Эти поклоны и улыбки жгли хуже слёз.
Мы вышли во двор, омыли руки сулемовым раствором. Затем вышли на улицу. Четверо маньчжур вынесли носилки, взвалили их на плечи и, шлёпая по грязи узкой улицы, понесли жертву бессовестного англичанина в холерный госпиталь.
Дезинфекция? Изоляция?
Вернувшись в фанзу (изба), я указал фельдшеру, что надо всё полить сулемой и карболкой, ясно понимая, что всё это ни к чему.
Нужно было бы сжечь всё, что было в квартире и взять для изоляции всю семью. Но и в таком случае очень мало было шансов, что зараза локализирована.
Вероятно, не один сосед уже заходил в этот дом и все домочадцы его поперебывали у соседей, будучи, может быть, сами в периоде инкубации.
В китайской жизни того времени и при отсутствии общего языка с населением, борьба была почти безрезультатна и безнадёжна. Никаких изоляционных домов не было намечено и технически это было невозможно. Только широкие карантинные меры изоляции целых городов могли кое-что обещать.
В то время ещё не было вакцинации для предохранения здоровых. Не знали и о существовании микробов и среди них бактериофажей, жадно пожирающих холерные запятые. Конечно, не знали и того, что «естественное» (в те времена необъяснимое) прекращение эпидемии объясняется именно этими незримыми гурманами лакомого для них блюда — холерной бактерии. Теперь, благодаря электронному микроскопу, мы можем видеть этих «естественных» врагов холеры. Профилактическая и лечебная медицина сделала значительный успех благодаря канадцу профессору Д’Эрелю, год тому назад умершему в Париже, и в отношении холеры.
Теперь, через полвека житейского опыта, должен сказать, что русские власти, застигнутые неожиданной бедой, накликанной им англичанином (как говорили тогда в Артуре, не случайной, а предумышленной), действовали правильно, быстро и самоотверженно.
Градоначальник города Инкоо, капитан 2 ранга Эбергардт, и его помощник, старший врач города (фамилию позабыл), были на высоте.
Эпидемия разрастается
Холера распространялась с невероятной быстротой. С каждым днём число случаев увеличивалось почти в геометрической прогрессии – 4, 8, 16 и дальше почти в таком же духе. Уже через несколько дней я не успевал в один приём обойти больных по всем адресам. Число мёртвых всё увеличивалось. Для гробов пришлось потребовать особую телегу. Наш обоз увеличился в длине, и числом носильщиков и носилок.
Работу разбили на два действия: до обеда и после обеда до ночи. Каждый раз, выходя мрачной процессией из полицейского участка, возвращались туда вместе только я, казак и фельдшер без носильщиков, ушедших в госпиталь за больными или с гробами на кладбище.
Профилактика для себя
В участке я и мой персонал обедали, отдыхали час-другой и вновь возвращались к старому, мрачному делу. Насколько можно было объяснить китайцам через приставов и переводчиков, я требовал, чтобы мой китайский персонал нигде ничего не ел (их кормили в участке), не пил, и чтобы каждый раз, соприкасаясь с больными, все мыли руки сулемовым раствором. В своей же артели ели и пили только горячее.
Мой собственный повар, китаец, готовивший мне тут же в участке, получил от меня те же инструкции.
На заседания санитарной комиссии у градоначальника я почти не мог ездить из-за усталости. Но благодаря полевому телефону, проведённому специально в мою комнату, я всегда был в курсе дела в других участках Ньючванга.
Холерный госпиталь
Однажды по какой-то причине мне пришлось поехать в холерный госпиталь, в это время уже переполненный больными, среди которых около половины умирало. Госпиталь был разбит в больших военных палатках, в каждой было не менее десятка кроватей.
Деятельный и оживлённый доктор Троицкий показал мне больных. Сёстры и санитары в большом числе, все русские, очевидно военнослужащие, активно и деятельно хлопотали среди больных, лежавших в чистых постелях с пуховыми подушками на кроватях, стоявших прямо на голой земле.
К тому времени никто из русских из числа госпитального санитарного персонала, ещё не заболел.
Эпидемия продолжает разрастаться
Эпидемия всё больше и больше разрасталась с каждым днём. Выезжая из участка, мы должны были на особую подводу брать уже целую гору гробов.
Мой переводчик внушал мне подозрение. Адреса больных он получал по утрам откуда-то, очень часто останавливался и вёл какие-то переговоры с китайцами, проходившими и стоявшими у своих калиток. Возможно, что он брал взятки, чтобы отвести мрачную процессию от несчастного дома. А может быть, я ошибался, а он только собирал сведения о новых заболевших?
Дело принимало настолько мрачный оборот, по крайней мере, в моём поле зрения, что я уже терял надежду благополучно выйти из этой нежданной катастрофы.
Кончалась вторая неделя эпидемии.
Обед с шампанским
В полдень звонит ко мне сам градоначальник и говорит:
— Приезжайте сегодня ко мне обедать!
Я спрашиваю:
— Андрей Августович, разве Вы меня не боитесь?
— Ничего, ничего, приезжайте. Буду Вас ждать!
Вечером я был у Эбергардта его единственным гостем. Любезный хозяин прекрасно меня накормил и расспрашивал о ходе дела. Я обрисовал ему трагическую сущность положения.
К столу подавали два матроса-вестовых с «Манджура». К концу обеда градоначальник что-то шепнул одному из них. На столе появились два бокала и бутылка шампанского.
— У Вас сегодня праздник?- спросил я.
-Праздник у Вас, — ответил мне Эбергардт.
Я получил телеграмму из штаба морского управления, что Вы назначаетесь старшим судовым врачом на крейсер 2-го ранга «Забияку». Завтра же можете ехать!
Он приветствовал меня бокалом. На утро я собрался и тотчас же, первым поездом, поехал в Артур.
Исторический обзор этой эпидемии
Эпидемия, единственным виновником которой был англичанин -«купец», унесла много тысяч жертв — китайцев и русских — и продолжалась больше года. Она перебросилась чуть не во все города Маньчжурии, занесена была в Порт-Артур, в Приамурский край, Хабаровск. Нарушила всю жизнь Дальнего Востока. Всюду были установлены карантины для едущих в поездах. Холера, кажется, попала и во Владивосток.
Среди многих жертв в Артуре вспоминаю морского врача, старшего врача портового лазарета Москвина. Приходя в контакт с холерными, он не удержался перед окрошкой со льдом в ресторане «Саратов», и на следующий день погиб от этого соблазна.
Летом следующего 1903 года эпидемия, стихшая зимою, вновь усилилась в восточной части вновь образованного Наместничества на Дальнем Востоке, и сама исчезла только осенью 1903 года, незадолго до начала Русско-японской войны.
Одна беда нового наместничества уступила место новой, ещё более горькой.
Безнаказанность англичан в ту пору
Русские власти хотели судить недостойного англичанина, но в дело вмешалось Великобританское правительство.
Хотя преступление было совершено в зоне, оккупированной русскими, капитан парохода был предан английскому суду, который ограничился самым незначительным наказанием, кажется, выговором.
Не потому ли, что на виду у Инкоо, занятого русскими, стояла международная эскадра стационеров, в числе которых был английский военный корабль?
Оттуда с удивлением и завистью смотрели на размах активности Российской империи, перекинувшей железную дорогу на тысячи вёрст по Китаю до просторов Великого океана, вокруг которой вырастали «по-американски» на пустырях новые города, теперь населённые многими сотнями тысяч жителей.
[1] Морские офицеры часто меняют место службы. С А. А. Эбергардтом, первым моим флотским начальником, впоследствии мне пришлось быть в служебном контакте несколько раз.
В конце 1902 года он был назначен флаг-капитаном Тихоокеанской эскадры, при начальнике её вице-адмирала Старка. Они оба стояли во главе флота, когда началась русско-японская война, неудачной для нас минной атакой на внешнем рейде Порт-Артура.
По окончании войны, уже контр-адмирал, Эбергардт был начальником морского генерального штаба, где под его начальством одно время работал и я в историческом отделе.
В 1913 году, уже вице-адмирал, Эбергардт был командующим Черноморским флотом. У него на флагманском корабле летом того же года на шканцах, убранных флагами, я читал лекцию всем адмиралам, командирам судов и старшим специалистам о предстоящих санитарных маневрах всей эскадры, для устройства которых я был командирован от морского министерства. В течении же маневров, тянувшихся весь день, я сопровождал адмирала на его катере при объезде им судов флота и морского госпиталя на берегу.
В 1916 году, он был заменен вице-адмиралом Колчаком, произведен в адмиралы и зачислен в члены Государственного Совета.
Адмирал, милейший, достойный человек, не имел счастья и был неудачлив в военных делах. Он умер в Петрограде голодной смертью при властвовании Ленина.
[1] Ещё в Порт-Артуре мне пришла в голову мысль о возможности использования этого неисчерпаемого источника энергии при помощи гигантских поплавков, установленных у берегов гавани и соединенных рычагами с берегом. Эти рычаги, установленные на твердом берегу, могли бы двигать любые электропродуцирующие и механические машины, переводя свое медленное вертикальное движение в более быстрое круговое.
Тогда я полагал, что для этого можно использовать старые корабли в 10-15 тысяч тонн водоизмещения, то есть веса. Теперь, когда из железобетона строят корабли в несколько дней, такие простые гиганты-ящики поплавки стоили бы очень мало.
В Артуре у самой гавани, в районе портовых мастерских находится пресное озеро, диаметром в 80-100 саженей, на нем можно было бы поставить железобетонный поплавок-гигант в целый городской квартал, в миллион и более тонн весом. А на этом плавучем квартале, расположить какие угодно портовые учреждения (казармы, мастерские, склады)…
Все это себя электрифицировало бы и снабжало энергией всякого рода весь порт, а может быть и город.
Теперь энергия приливов начинает использоваться и во Франции, но путем устройства замыкающихся заливов и установки в их устьях водяных турбин, действующих, как при подъеме воды, так и при её падении.
Поплавки, конечно, также действовали бы и при подъеме и при падении воды.
Полагаю, что гиганты-поплавки с рычагами были бы проще, дешевле и продуктивнее водяных турбин.
Модная теперь атомная энергия очень дорога и нужна, главным образом, для войны, для двигателей большой мощности, но очень малого веса.
Энергия же приливов, бесконечно более могучая, но в поплавковом двигателе огромного веса, будет крайне дешевой и неисчерпаемой для всех приокеанских жителей нашей планеты.
Поплавковые двигатели возможны и на реках, где легко устроить плотины со шлюзами. Если за шлюзом, выше по течению поставить у берегов гигантские поплавки, то периодически, закрывая и открывая шлюзы, можно добиться искусственных приливов и отливов, на которых эти поплавковые двигатели будут подниматься и опускаться, давая безграничную по силе и дешевую энергию.
Для этого не требуется большой разницы уровня русла реки. Важно только, чтобы легко было устроить плотину и иметь обширный природный резервуар для периодически накапливаемой воды.
По берегам района запруды можно было бы получить заливные луга, например для рисовых плантаций.
Караи 
One thought on “В КИТАЕ НА ХОЛЕРЕ”