Доктор медицины Я. И. Кефели
III. Эйфелева башня
Первое, к чему мы устремились, это увидеть Эйфелеву башню, которую нам до сих пор не приходилось видеть даже издали.
Мы сели в омнибус и поехали в направлении Марсова поля, где помещались выставка и Эйфелева башня. Хотя к тому времени Эйфелева башня уже не была новостью и во всём мире продавались её изображения в виде домашних игрушек и мелких украшений, но всё же следует сказать, что и тогда гвоздём выставки была Эйфелева башня.
Издали и вблизи
Уже издали мы заметили её вершину на фоне неба. Величие её нас очаровало. Не верилось глазам, что это действительно творение человеческих рук, достигавшее плывущих в небе туч. Теперь это всё кажется обыденным, тогда поражало. Мы направились к выставочному входу и вошли на территорию выставки через какие-то боковые ворота, Всё казалось необычным, красивым и изящным.
Народу было такое множество, что местами трудно было протолкнуться через толпу. Нас тянуло к центру, к подножию Эйфелевой башни. Мы с волнением приближались к ней. Но чем мы ближе подходили, тем её подавляющая высота как-то терялась. Когда мы подошли под своды её ног, то почувствовали себя в большом сарае, и он перестал нас удивлять, Издали же, особенно из-за большого далека, она казалась чудом света и назойливо преследовала своей вершиной, выглядывая как жираф своей маленькой головкой то из-за угла одного дома, то другого, то ласково, то сердито, то в дымке туч или тумана, то в блеске солнца. Как вездесущее око совести людской, она глядела на вас иногда до раздражения.
Пешком на первый этаж
Нас сейчас же потянуло взобраться на неё, испытать ощущение большой высоты, да ещё над самым Парижем. Не помню уже по какой причине, но в тот же день нам не пришлось подняться на её верхушку; мы решили всё же взобраться хотя бы на первый этаж, куда пускали всех желающих, но пешком по сложной лестнице. Я хорошо знал, как трудна эта задача даже при относительно небольшой высоте, ибо мальчиком часто взбирался на минарет мечети морского ведомства в Николаеве, которая стояла невдалеке от нашего дома, на самой высокой точке города. Мулла был хорошо знаком с моим отцом и моим дедом и разрешал нам в те дни, когда не было богослужения для матросов – мусульман. Подниматься было легко, но при спуске по винтовой лестнице, иногда, от напряжения, вдруг схватывала судорога за икры. Приходилось отсиживаться в полутьме минарета на лестнице.
Я предупреждал Кадьку об этой опасности, тем более, что высота первого этажа башни была вдвое, если не больше, чем минарет, но мы не могли удержаться от соблазна и тот час же двинулись в толщу башенной ноги. Сразу же среди массы наших спутников, с улыбками и смехом, как и мы шагавших по железным ступенькам, многие стали отставать и начали встречаться ползущие обратно с озабоченными лицами. Все эти отступавшие со страхом смотрели не столько внутрь на ступеньки, сколько как-то в сторону. Только тогда и мы заметили, что лестница шла между железными балками ажурной башенной ноги, и ото всюду видны были всё Марсово поле и земля под нами с движущимися под ней народом. Это пугало, казалось, что одно неосторожное движение и можно свалиться внутрь. Превозмогая страх, которым нас заражали отступающие, мы всё же пошли вперёд. Чем выше мы ползли, тем людей над нами становилось меньше и меньше и казались лилипутами, одновременно стал исчезать и страх высоты.
На первом этаже
На первом этаже мы увидели целую базарную площадь с рядами лавчонок и развлечений. Идя между лавчонками, мы забывали, что находимся на значительной высоте, но когда смотрели в стороны за перила, или в середину под башню, картина очень интересная: видно было как множество людей осматривают выставку, и как мила и изящна сама выставка, её улица наций и как красивы Сена и Трокадеро[1]. Когда шли назад нас несколько хватала судорога. Мы садились на ступеньки и отдыхали, затем вновь ползли, стараясь отбросить от себя страх высоты и не напрягаться в ногах.
Подъём на лифте
Чтобы подняться на верхний этаж башни в те времена требовались какие-то формальности, о которых мы не знали. Когда подошли к будочке, в которой сидела барышня и выдавала билеты на подъёмную машину, она потребовала от нас какую-то бумажку.
«Француз» Кадька стал ей что-то объяснять и при этом так заразительно смеялся, что обозлившаяся сначала кассирша не выдержала и невольно улыбнулась. Разошедшийся Кадька вытащил тогда из своего кармана русский заграничный паспорт, раскрыл последнюю страницу и тыча пальцем на двуглавый орёл, закатывая голову назад и прыская от душащего его хохота, стал убеждать её: «дипломаты», «дипломаты»! Та махнула рукой и выдала нам два билета и при этом очень дёшево.
Вагон подземной машины сразу нас удивил: он был какой-то кособокий. Это объяснялось тем, что шёл не по вертикали вверх, а по вогнутой кривой линии, каковой явилась сама нога Эйфелевой башни, особенно внизу.
Когда в переполненном вагоне, величиной с трамвайный, мы стали подниматься вверх, это произвело на нас большое впечатление. Тогда впервые в жизни мы увидели подъёмную машину, впервые сами отделившись от земли возносились вверх и под нами оставался кишащий людской муравейник, так хорошо видимый нами через решётчатую ногу Эйфелевой башни. Посетив ещё раз первый этаж, мы пошли выше в вагоне лифта. Чем выше мы поднимались, тем меньшее впечатление производила на нас высота, точнее исчезает или ослабевает страх высоты.
На втором этаже
На втором этаже башни мы видели те же лавочки, что и на первом, но они были меньше. Вид на выставку в Париже стал ещё более широким. Я, житель равнины, впервые в жизни поднимался на высоту, доступную в те времена только птицам небесным. Могли ли мы не удивляться, не восхищаться всем этим? Да к тому же нам было по 23 года!
Выше...
Между вторым и третьим этажами башни был полуэтаж, кажется, там совершали пересадку в вагон меньшего размера. Решетка башенной ноги стала значительно ниже, и нам казалось, что прямо летим вверх на спине большой птицы. Подобное ощущение, я уверен, испытывают люди, летающие на аэропланах. Мы предвосхищали это, если хотите, удовольствие полвека назад. Во всяком случае, на три года раньше братьев Райт. В 1903 году они поднялись на один метр, а мы в 1900 г. сразу на 800 метров. Вот почему я до сих пор храню в своей жизни память моего первого подъёма на Эйфелеву башню. Это была предтеча воздухоплавания.
На вершине
Вершину башни окружал огромный балкон, в середине которого был устроен большой крытый зал, но торговцев и увеселений уже не было. Париж под нами уже казался не городом, а планом Парижа и был виден целиком до окраин. Выставка казалась игрушечной, людишки внизу муравьями почти неподвижными.
Ещё выше…
Кто-то нам сказал, что по винтовой лестнице можно подняться ещё выше на крышу павильона, под самый флаг, но туда не пускают. Пострел Кадька и тут преуспел, кому-то что-то сунул и нас пропустили. Нас повели вверх по винтовой лестнице, и мы взобрались на самую верхушку Эйфелевой башни, под самый флагшток её возглавляющего флага. Флагшток оказался целой толстой мачтой, вокруг которой был устроен круглый балкончик с простыми железными поручнями. На балкончике могло поместиться в кружок человек 6-8. Он был узенький, два человека могли разойтись только теснясь.
Под флагом республики
Когда стоишь на этом балкончике, башни под тобой не видно и такое впечатление будто балкончик этот висит в воздухе или плывёт, а на большой глубине под вами огромный город, ясно видимый до самых краёв. За ним далеко-далеко идут леса и степи. Полная иллюзия полёта. Хотя я никогда не летал на аэроплане, но я уверен, что таким же для аэронавта должен казаться Париж.
Верхушка башни слегка покачивалась, мы это чувствовали явственно, хотя погода была хорошая. Говорят, что осенью, в непогоду это резко чувствуется до неприятности.
Когда, облокотившись локтями на поручни балкончика, я смотрел вниз и вдаль, у меня совсем исчезло впечатление высоты и не было никакого страха. Я высовывал ногу между столбиками решётки и Париж мне казался не городом, а планом Парижа. Казалось, что если бы я сделал шаг, то наступил бы на план и только.
Удивительно как жутко было оторваться от земли и как легко чувствовать себя высоко над ней. Нам более всего понравился этот балкончик. Мы медлили и не хотели уходить. Нас выпроводили. Новые очереди шли за нами: всем хотелось в поднебесье.
Трёхцветный французский флаг Эйфелевой башни снизу казался столь малым, на самом деле очень большой.
Низвергаемся…
Бросив прощальный взгляд на Париж, из высоты небесной, мы забыли о его греховной сущности только тогда, когда катились вниз, стали понимать, что спускаемся с мира горя, печали и слёз: на постройке Эйфелевой башни разбилось насмерть 60 человек. Небо карает Икаров и до сегодняшнего дня.
[1] Дворец, на месте которого впоследствии был сооружен дворец Шайо.
Публикуется по изданию «Историко-культурное наследие крымских караимов» (Симферополь, 2016, С. 33-40)
Караи 
В Париже в 1900 году. Воспоминания русского студента. Часть III.: 2 комментария