«Для всего есть время» сказал мудрейший из людей. Как видно и для меня настало время взяться за перо. Давно собирался писать дневник, не для описания автобиографии — что интересного в жизни одного человека, да ещё женатого? Холостой человек переходит с места на место и, меняя постоянно лицо земли, встречается с новыми людьми. А ведь каждый человек – это новая книга. Есть книги, которые можно не читать, ознакомившись с первыми страницами, но есть люди, у которых находишь много интересного, подобно книгам, которые читаешь с увлечением и пользой, и даже перечитываешь. Взялся же я за перо, для того чтобы передать будущим поколениям то, что уходит в область прошлого нашего народа караимского и связанные с этим встречи с людьми и впечатления о местах, где я побывал. Мы живём на рубеже двух эпох, когда формы жизни быстро меняются во всём мире, особенно же у нас в России. Мы, караимы, также должны дать будущим поколениям те сведения, которые своим вниманием может обойти будущий историк.
После смерти своего единственного сына – инженера – Михаила, умершего 23 лет (простудился на военной службе), разбирая его книги, М. И. Пилецкий подарил мне несколько книг и эту тетрадь, благодаря чему я имею возможность вести дневник. Упомянув о М. И., надо сказать, что благодаряему и его радушной семье, я легче прожил свои годы в Ростовской общине среди немногочисленных членов которых было мало людей, знакомых как со своим родным языком, так и с историей своего народа. Таких было два: М. И. и Лопатто Осип Самойлович. Последнее время к ним надо причислить и И. М. Капуджи-Эринчек.
***
Отец мой, Кокенай, умер в 1897 г. 23.08. Родился в 1835 г. в Кале (Кырк-Йер)и приходился внуком учёному гахану Эль-Дуру. Он учительствовал в мидраше в Бахчисарае, затем преподавал в Феодосии в мидраше и в русской гимназии караимские науки ученикам караимам. В Феодосии же (мне тогда было 3-4 года) он умер и похоронен. В нашем доме ещё живы были рассказы времён жизни в Кале. Во-первых, отец происходил из Кале, во-вторых, в нашей семье жила и мать моего отца, дочь Эль-Дура, хорошо знавшая время жизни наших предков в Кырк-Йере. Т. к. я плохо помнил и отца и бабушку, то виновницей моего интереса к Кале была моя мать, которая мне рассказывала об этом городе наших предков. Она сама тоже часто бывала там и в 1878 г. жила с отцом там, так как моего отца вызвал Панпулов помогать в раскопках проф. Д. Хвольсону[1]. Переписка моего отца с Панпуловым и с И. И. Казасом хранится у меня в библиотеке. Там же имеется черновик большого письма моего отца к гахану, в котором на запрос последнего о том, насколько соответствуют истине разговоры о фальсификаторской деятельности Фирковича и подлинности старинных памятников Кале, мой отец отвечает, что он относится отрицательно к возможности такого факта. Тем более, что и сам находил камни, обозначенные годом 4.000 от С. М[2]. Быть может это письмо я ниже приведу полностью.
Первое моё знакомство с Кале произошло тогда, когда я был во втором классе гимназии. Собрав рублей 15, я поехал в Бахчисарай из Феодосии с двумя товарищами. Впечатление было огромное, и я до сего дня остался одним из верных поклонников этого старинного гнезда крымских караимов. В следующие годы я при первой же возможности старался использовать её, чтобы побывать в Кале, и там, в доме хранителя и газзана, светлой памяти, Абрама Семёновича Дубинского я был своим человеком. В 1918 г. я, после освобождения от военной службы (я был, освобождён в мае 1917 г. после революции), я начал работать в Кале с тремя сыновьями Дубинского. Тот год был очень засушлив, и всё посеянное нами осталось в земле. Судьба не благословила наших трудов и наша колония распалась. Но, тем не менее, в Кале я бывал постоянно, а переехав в голодный 1922 г. в Ростов, я поддерживал связь с обитателями Кырк-Йера и переписываюсь до сего дня.
Прежде чем привести пару рассказов, слышанных мной о Кале, хочу остановиться на родословной моей матери, которая представляет некоторый интерес. Любовь мою и интерес к наукам, к старине, к родному народу и его истории выковала моя мать, знавшая не только письмо и чтение, но и сама писавшая стихи и элегии на различные случаи на разговорном языке. …Она умерла в 1926 г. 14.04 в 8 ч. утра в Ростове-на-Дону и похоронена на караимском кладбище…
Моя мать Бийим, дочь Я. Софера, является 15-м поколением, я – 16-м, а мой сын Яков – 17. До первого предка, записанного здесь, надо считать лет пятьсот. Мужское поколение рода, семья моего дяди И. Я. Софера, проживает ныне в Керчи и представлена двумя его сыновьями.
Я ещё застал в живых двух постоянных обитателей Кале, братьев Якова-ака и Иосефа-ака Пигит (их также звали Софу), помнивших ещё то время, когда в Кале была община. В первый мой приезд Иосиф-ака принёс мне в подарок сыр от молока двух своих коров (у них был десяток коров). Он учился у моего отца. Затем я в Кале встретил старика Бурче из Екатеринослава, приехавшего в Бахчисарай на призыв своего сына в 1913 г., где мы, 13 человек, по месту приписки, призывались к воинской повинности. Из них 10 были из разных городов России. Этот старик родился и жил в молодости в Кале.
Ежегодно летом из разных концов России много людей приезжало осматривать руины Кале, и среди них можно было встретить с интересных людей. Некоторые караимы приезжали жить летом в Кале, а на киппур-оруч[3] собиралось человек 30-40-50, чтобы поститься в городе своих предков и помолиться в древнем храме. Молитву же в этот день совершал С. О. Шишман, и пользовались его гостеприимством и питанием.
Ежегодно приезжала в Кале семья Аврамака Кефели из Симферополя. Его жена покойная Стерта однажды мне рассказала следующее: пройдя шагов 30-40 на восток от кенаса по главной улице по правой руке имеются ворота, ныне заложенные камнем. Эти ворота памятны по истории, связанной с именем народного героя Алима.
Однажды Алим залез в Кале и спрятался в какой-то пещере. В этот день все мужчины и женщины молились в храме – кенаса, а потому девушки ходили по узким улицам города с открытыми лицами, не боясь встретиться с мужчинами. Алим, не замеченный никем, наблюдал за девушками. Из них одна, дочь богатых родителей Бабовичей, очень понравилась ему, и он задумал насильно забрать её с собой. С наступлением темноты Алим постучался в дом, где жила дочь Бабовичей, требуя выдать девушку, которая ему понравилась («узун карасачли гузел кыз»). Оставшиеся дома, чтобы выиграть время пока придут мужчины из кенаса, говорили, что такой девушки нет в этом доме. А в это время нашу красавицу увели к соседям через маленькие дверцы в стене двора, так называемые «коншы-капу»[4], которыми связывались все дворы Кале друг с другом. «Коншы-капу» были устроены с целью, чтобы в неспокойные времена, в случае опасности, люди могли найти убежище у соседей, а двери же высотой в половину человеческого роста, можно было заложить быстро камнями. Алим, услышав шум приближающихся шагов мужчин из кенаса, успел убежать к «Кичик-капу». Но в те времена у Больших и Малых ворот днём и ночью стояли сторожа-вратари, или, как их называли «капуджилар». Нынешние Эринчеки, потомки тех «Капуджи» – кальских вратарей. В то время сторожем был человек небольшого роста, но крепкого сложения по имени капуджи Юсуф-ака. Увидя бегущего Алима, и зная, что такого он в тот день в Кале не пропускал, Юсуф-ака остановил Алима, говоря, что не выпустит его, пока не расследует, почему он попал в Кале и так поспешно хочет выбраться. Алим посоветовал Юсуф-ака не перечить ему, а отпустить подобру-поздорову. На Юсуф-ака слова Алима не подействовали. Он закрыл ворота и не пускал Алима. Тогда Алим выхватил висевший у него на боку нож и сказал: «Пусти, Юсуф, а не то нож войдет в твоё сердце!». Не докончил Алим эти слова, как старый Юсуф сжал, как в тисках, руку Алима с ножом в своей руке. А кальские жители были уже на верхней площадке возле ворот. Тогда Алим с силой выдернул свою руку, срезав четыре пальца правой руки «капуджи». Вскрикнул старый Юсуф от острой боли и, обливаясь кровью, упал на острые кальские камни… Алим же открыл ворота и был таков. Когда выбежали люди за ворота, Алима и след простыл, ибо, как ветер в поле, так и Алим на свободе был неуловим. А Юсуф-ака с тех пор окрестили «пармаксыз Юсуф-ака» т. е. Юсуф-ака без пальцев. Вот одна из былей прошлого, услышанных мною в Кале в июне 1918 г. из уст старушки Эстер-тота Кефели, знавшей лично «пармаксыз Юсуф-ака».
Капуджи был «человек небольшого роста, но крепкого сложения». Обыкновенно капуджи бывали люди здоровые и сильные. Один из потомков этих «капуджи» – Исаак Моисеевич Капуджи привёл свою родословную: «Предки его были вратарями у Средних ворот даже после разрушения этих ворот, и по традиции, будь то даже ханы, когда проходили через ворота, просили разрешения. Он говорил, что капуджи были люди здоровые. И он сам был таковым: высокий и здоровый. Благодаря этим их свойствам и существует про них пословица: «Под кулак капуджи не попадайся».
[1] Даниил Авраамович Хвольсон (1819 – 1911) – востоковед, историк, лингвист; исследователь эпитафий кладбища Балта Тиймэз.
[2] От сотворения мира.
[3] Религиозный пост
[4] Буквально – сосед-ворота
Караи 
One thought on “Дневник Бориса Кокеная. Начало.”