Доктор медицины Я. И. Кефели
VIII. Достопримечательности города
Разрываясь между выставкой, ради которой приехал в Париж, и увеселениями студенческого конгресса, мы всё же старались посмотреть и кое-что и в самом Париже, столице тогдашнего культурного мира. Улицы и дома, хотя и были красивыми, но после красот Петербурга, они меня не очень удивляли. Париж на средних улицах по красоте смахивал на Одессу, ведь она тоже была построена французами: Решелье, Дерибасом, Ланжероном.
Петербургское Марсово поле было не хуже тогдашнего Парижского. На окраинах же мы видели столько почти средневековых улиц, узких переулков, что Парижу следовало сгореть от стыда.
Бывшие королевские дворцы, конечно, красивы, но Петербургские и загородные дворцы русской столицы им не уступали ничуть, не исключая самого Версаля! Знаменитые Версальские фонтаны не лучше, если не хуже, чем Петербургские /петергофские/.
Сенат и Палата
Были мы в обеих палатах третьей Республики. Республиканский способ правления в своей политической схеме очень отличался от той монархии Всероссийского самодержца, в которой в те годы пребывало наше Отечество.
В Бурбонский дворец мы входили с некоторым подобострастием. Скамьи депутатов тянули нас к себе. Мы посидели и на «правых» и на «левых» местах, чувствуя, что это место «свято». Теперь, проживши в Париже 20 лет, разделяя с французами их горести и радости, пропустив перед своими глазами чуть не два-три десятка министров, мировую войну /вторую/, немцев, Петена, де Голля[1] и прочее до сего дня, у меня уже нет никакого особенного чувства к палатам, как и к республике. Все люди – «человеки», как в республике, так и в монархии, но всё же любовь к свободе личности во Франции более активна, чем у русских, и такого обожания сидящего у кормила власти, какое наблюдалось раньше в России и наблюдается ещё больше теперь, у французов нашего века нет. Они лучше нашего знают цену человеку и не делают в этом отношении себе кумиров.
В палате депутатов /были каникулы/ мы осматривали пустой зал заседаний, Кадька влез на трибуну и полугромким голосом воскликнул: «О зарм ситуаен!»[2]. Публика, одновременно с нами осматривавшая палату, вероятно, французы-провинциалы, улыбалась.
Музеи
Из музейных впечатлений того времени у меня осталось немного. В Лувре мы видели безрукую Венеру, она разочаровала нас. В учебниках для классиков Георгиевского и Манштейна, вошедших в употребление, когда я был гимназистов, т.е. в царствование Александра III, при министре народного просвещения Делянове[3], были помещены прекрасные фотографии статуй классической древности, в их числе и обе Венеры: Милосская и Медицейская[4]. Фотографии эти были замечательны и обе красавицы были очаровательны. В Лувре мы же увидели самое статую, которая была раз в 30-40 больше фотографии по длине. На ней во столько же раз сильнее заметны были многочисленные выбоины, щербинки и царапинки на теле башни, которые скрадывали прелести её телесных очертаний.
Наше обожание упало значительно. Я думаю с нами согласился и сам Парис.
Видели мы и лукавую улыбку Моны Лизы /Джиаконды Леонардо да Винчи/.
Все остальные впечатления испарились из памяти, и нет охоты возобновлять их. Вот уже 20 лет всё откладываю. Так безактивна старость.
Вспомнил, что в ту пору в Лувре и на выставке показывали два гиганта-бриллианта. Около них в охране стояло сразу три стражника. Боялись грабежа.
В Люксембургском музее нас очень заинтересовала большая картина, имеющая какую-то связь с новой историей России, не могу вспомнить её сюжет. Остальное в музеях и другие музеи позабыл, за исключением музея Инвалидов, где мы особое внимание, конечно, уделили Наполеону, двенадцатому году и доспехам.
Памятники
Из памятников хорошо запомнил маршала Нея с саблей и две триумфальные арки: на пляс Этуаль и в саду Тюльери.
Интересовала нас также статуя Свободы, на одном из мостов через Сену, скромная копия той статуи, которая стоит в Америке как маяк на Нью-Йоркском рейде. Мы осматривали её неоднократно.
Булонский лес
Булонский лес показался нам тогда одной из самых крупных достопримечательностей Парижа. Я и теперь того же мнения, хотя и «Спасс» и «Лески»[5] в Николаеве Херсонской губернии не уступят по красоте, но Булонский лес соединяет прелести природной растительности с замечательными дорогами, их изящными изгибами и красивыми узорами, а «Спасс» и «Лески» в Николаеве красивы по иному: у самого города в степной части Новороссии замечательный оазис феерической флоры лиственного леса, переполненного птичьим народом.
Не забуду особого настроения, которым я был переполнен в часы нашего пребывания в замечательном Булонском парке. Какая-то электрическая насыщенность непередаваемой прелести охватила меня, когда мы катались в этом лесу и лежали на траве его полянок. Подобное же настроение я испытывал в 1902 году, когда мы были ночью в тропическом лесу в пригороде г. Коломбо на острове Цейлоне. Атмосфера леса влияла на меня или во мне горела ярко свеча моей молодости, только тлеющая сейчас накануне неизбежного угасания?
Сравниваю прогулку по Булонскому лесу 30 мая 1947 года с той, что была полвека назад и в 1940 году накануне прихода в Париж немцев. Сын мой купил небольшой автомобиль и первыми на нём захотел прокатать по Булонскому лесу маму /ныне покойную/ и папу. Это тоже была незабываемая прелесть, к сожалению окрашенная грустью. Призванный во Французскую армию как русский беженец, сын должен был ехать на фронт. Радость семейного единения и горесть предстоящей разлуки не могла заглушить весенняя красота Булонского леса. Да и 40 лет сделали своё дело!
Первые автомобили – такси в Европе
В то время в Париже автомобилей ещё не было. Только несколько выкрашенных в красный цвет ходили по Булонскому лесу и возили публику, наслаждавшуюся новым перевозочным средством. Мы тоже решили покататься в первый раз в жизни. Было очень странно не видеть перед собой лошади. Это катанье запомнилось мне ещё и потому, что спутниками нашими оказались случайные знакомые, русские, постоянно проживающие здесь политические эмигранты.
Племянница Софьи Перовской
Он был красивый лет 30 еврей, она лет 22-23 русская красивая барышня, по-видимому, сожительствовавшая с ним, и, к нашему удивлению, оказавшаяся племянницей Софьи Перовской[6]. Узнав, что я возвращаюсь в Симферополь, она дала мне письмо к своей матери, которая жила в Новом Городе. Помню, как мы познакомились с ними, в разговорах выяснилось, что он зондировал почву насчёт нашего политического «я», по-видимому, надеясь склонить нас на свою сторону. Я, никогда не занимавшийся политикой, сделал вид, что не понимаю и переводил разговор на другие темы. Мой случайный спутник Кадька по бесшабашности характера и своему природному веселью, также не откликнулся.
Письмо барышни Перовской я всё же доставил в Симферополь её матери и бабушке. Был ими любезно принят. Если бы подобные письма доставлял в нынешнюю Россию студент, побывавший в Париже, как бы отнеслась к нему социалистическая власть? Студент, наверное, тотчас же был бы сослан в Нарымский край, если бы не дальше? Настолько мягок был режим царского времени, по сравнению с советской «демократией».
Магазин «Лувр»
Посетили мы в то время, кажется, единственный в Париже универсальный магазин «Лувр». Не стану его описывать: он и теперь такой же. Другие его здорово опередили. В «Лувре» мне особенно понравилась статуэтка, изображавшая алебардье[7] в средневековом костюме, с секирой в руках. Стоила она на наши деньги 5 руб. Для меня, в то время, колоссальная сумма. Но, так как осенью должна была выйти замуж моя тётка, младше меня по возрасту, я решил сделать ей подарок и купил этого алебардье. Никаких больше подарков я купить не мог. Единственными сувенирами выставки, которые я привёз на Родину, были различные грошовые альбомы с видами выставки, проспекты различных фирм и программы праздничных увеселений.
Забастовка
Как-то мы поехали за город по железной дороге для осмотра окрестностей Парижа.
Возвращаясь обратно, на вокзальчике предместья, мы застали всего несколько человек едущей публики.
Когда мы гуляли по перрону, среди прочей публики в ожидании поезда, неожиданно из багажного отделения выбежал молодой человек в рабочей блузе, подбежал к звонку на перроне, ударил несколько раз в колокол и с криками «грэв»[8], «грэв» побежал по декабдеру. Из разных дверей, выходивших на перрон, с удивлением на лицах выскочило ещё несколько человек служащих и тоже куда-то спешно пошли в одном направлении. Не понимая в чём дело и, не зная значения слова «грэв», мы обратились к другим, ожидающим поезда. Выяснилось, что какая-то служба на вокзале объявила забастовку. Поезд, однако, пришёл и мы уехали на нём в Париж.
Довольно социализмов, нужна хорошая жизнь!
Тогда забастовка, как одна из конструктивных мер для счастия людского, придуманная «социалистами» – вожаками рабочего движения, только входила в моду. Мы видели тогда «грэв» – лилипута. Теперь он подрос и стал «грэв» – великаном от обильной поливки много и сладкоречивого Блюма и «блюмчиков». Грэвами, как бурьяном зарастает ныне Франция. А лучше ли от этого рабочим и беднякам?
Мой друг, генерал Томилин, 20 лет работавший как рабочий, получает 3 франка в месяц по «ассюранс-социалю»[9] и франками «марта 1948 года».
Вот какую мышь-клопа родила гора социализма за 50 лет.
Лживость, ханжество и импотентность этой затеи очевидна. За 20 лет рабочей деятельности во Франции, все мы знаем утку социализма по личному опыту и на своей шкуре. Довольно социализмов, дайте нам хорошую жизнь и не надо нам красивых этикеток.
[1] Анри-Филипп Петен (1856 – 1951) – французский военный и государственный деятель, маршал Франции, глава коллаборационистского правительства Франции (1940 – 1944). Шарль Андре Жозеф Мари де Голль (1890 – 1970) – французский военный и государственный деятель, генерал, символ французского Сопротивления во время Второй мировой войны, президент Франции (1959 – 1969).
[2] К оружию, граждане!
[3] Иван Давыдович Делянов (1818 – 1897) – российский государственный деятель, министр народного просвещения России (1882 – 1897) консервативного направления, придал начальному образованию церковный характер.
[4] Венера Медицейская (I век до н.э.) – мраморная копия в натуральную величину утраченного греческого оригинала богини любви; изображена в позе испуга при появлении из морской воды с дельфином.
[5] Спасс – парк в Николаеве Спасское урочище, частично вырубленный в 1919 г. Лески – парк в Николаеве, заповедный объект (~ 3500 деревьев, пруд), памятник садово-паркового искусства, известен с 1790 г.
[6] Софья Перовская (1853 – 1881) – одна из руководителей революционной организации «Народная воля», приверженка террора, руководитель убийства Александра II. Её дед Николай Иванович – Таврический губернатор (1822 – 1823). Отец Лев Николаевич – Таврический вице-губернатор (1859 – 1860).Члены семьи и Софья подолгу жили и работали в Крыму, в т.ч. и в Симферополе.
[7] Алебардщик
[8] Забастовка
[9] Социальному страхованию
Публикуется по изданию «Историко-культурное наследие крымских караимов» (Симферополь, 2016, С. 69-77)
Караи 