Дела житейские в досоветской прессе.

Московский исследователь Павел Иванов сделал большой подарок – подборку фотографий заметок из жизни крымских караимов, опубликованных в  газетах до революции 1917 года 1920 в Российской империи, а часть чуть позже – включая 1920 год, т.е. до установления Советской власти.

Газетные публикации были выбраны П. Ивановым из хранящихся в библиотеках Москвы и Санкт-Петербурга газет Таврической Губернии: симферопольских, мелитопольских, ялтинских, евпаторийских, севастопольских и феодосийских (Таврические Губернские Ведомости, Таврида, Крым, Крымский Вестник, Салгир, Южное Слово, Севастопольский справочный листок, Южное слово, Евпаторийский сезонный листок, Евпаторийский вестник, Феодосийский листок, Феодосийские новости, Мелитопольский листок, Южная речь, Южный голос и др.). Хотя информация в большинстве своём – это объявления разного характера, тем не менее, она хорошо характеризует простую жизнь караев, в основном, в местах компактного традиционного проживания. Из неё можно почерпнуть сведения о имущественных отношениях (сдача в наём, продажа, реклама и пр.), судебных делах и решениях, происшествиях и преступлениях (пожары, разбойные нападения, кражи, убийства, неуплата налогов и долги, кораблекрушения, банкротства), женитьбах и разводах, назначениях на посты, прибывших и уехавших, и прочих событиях, которые были интересны любопытному читателю или деловому человеку в то время. Многие персонажи хроники событий того времени известны своей общественной деятельностью, о других мы совсем ничего не знаем. Небольшие объявления, статьи рассказывают нам о малоизвестной стороне жизни крымчан сто и более лет тому назад.

          О чём же сообщали старые «ведомости», «листки», «вестники» и «слова»?

«Таврические губернские ведомости» (ТГВ, № 16, 22.04.1849) сообщают: «О награде. почетным званием Г.Исправляющий должность Новороссийского и Бессарабского Генерал-Губернатора, в следствие представления Начальника Таврической Губернии и на основании примечания к 391 ст., в 7–м прод. Св. Зак. изд. 1842 года III Тома Уст. по выбор. изволил утвердить в звании Степенного Гражданина Перекопскаго 3й гильдии купца Береха Казаса, как прослужившего с похвалою трехлетие Бургомистром [председатель городского совета] в Перекопском Городовом Магистрате».

Эти же ведомости в № 27 от 08.07.1857 в статье «Об изъявлении благодарности от Начальства»: «Евпаторийские купцы: Вениамин Тонгур, Яков Бабалабан и Арон Бота, сделали крестьянам Евпаторийского уезда в цене на ячмень против существующих цен уступку в сложности на сумму 1260 руб., за такой поступок означенных купцов Г. Новороссийский и Бессарабский Генерал–Губернатор, объявляет им благодарность. Сим от Губернскаго Правления публикуется». «Таврические губернские ведомости» были официальным органом Таврического губернского правления, издавалась в 1838-1920 годах в Симферополе. В № 43 за 28.05.1877 газета писала: «Владения г.Бобовича начинаясь почти от самого Карасубазара по одну и другую сторону речек Карасовки и Тиназ и оканчивается за дерев. Янисала Феод. уезда. На пространстве этом более 12 верст расположены три имения Бобовича – а именно: Ган Яре [Яфе], Ашага-Баши и Юхары-Баши, – последние два населены татарами. Эти имения находятся среди роскошных садов и густаго леса с небольшими полянами. Дорога до самой дер. Янисала совершенно удобна для проезда в экипаже четвериком. Еще от Карасубазара жители с помянутых имений, татары на верховых лошадях сопровождали генерала до дер. Янисала, а здесь все общество татар этой деревни более 2-х сот душ встретили г. начальника губ. с хлебом и солью и радостно его приветствовали. Янисала расположена по левую сторону речки Тиназ на склоне покатой горы; дома все с плоскими крышами…»

«В июне месяце прошлаго 1880 года бахчисарайское караимское общество было глубоко огорчено слухом об арестовании почтеннаго старожила и представителя своего А. Шапшала, уже 40 лет торговавшего в Бахчисарае. Вообще арест караима – явление почти неизвестное. Слух об аресте Шапшала показался особенно непонятным, так как он пользовался большим уважением, долго служил по выборам и был весьма популярен не только между караимами, но и между татарами. Понятно то любопытство, с которым всякий отнесся к этому слуху, желая точно узнать причину ареста. В № 189 покойнаго «Голоса» чрезвычайно пристрастный корреспондент из Бахчисарая сообщил, что Шапшал обвинен за распространение между татарами, в течение многих лет, фальшивых турецких монет, и что он арестован на пароходе, в момент бегства в Турцию. Такое гнусное преступление должно было возмутить хоть кого; мы также следили за ходом этого процесса и знаем, что ныне все обвинение прекращено, так как судебная палата не усмотрела в торговых оборотах Ш. даже признака преступления. Что-же это было за обвинение? На чем оно основано? И почему 65-ти летний старец содержался при бахчисарайской полиции в течение 22 дней в одиночном заключении? Свет «не без злых людей»: некто Гольштейн (золотых дел мастер) написал г. прокурору донос 27-го мая 1880 г., обвиняя Ш. в сбыте фальшивых монет между татар и т.д., и просил немедленно арестовать Ш., дабы он не мог выехать. Тотчас Ш. был арестован, но не пароходе, а у себя на дому, среди огромной его семьи…1-го сентября сего года, Одесская судебная палата разсмотрела это дело и, не находя в деянии Ш. никакого преступления, прекратила все дело. Так закончилось это грустное дело. Шапшал потерял доброе имя и понес громадные убытки. В течение 1 1/2 года он не мог торговать.. О нравственных страданиях Шапшала – лишне и говорить» — пишет корреспондент газеты «Таврида» (№ 89 от 08.11.1881) — первой в Крыму частной политико-литературной газеты, редактором-издателем которой был И. И. Казас.

«В сад Бахчисарайского мещанина Мойсея Фуки, состоящего в Каралезской волости при дер. Толе, пригулилась неизвестно кому принадлежащая кобылица следующих пример, масти рыжей, росту выше средняго, лет 10, грива на правую сторону, на лбу белая лысина, до нижней губы, хвост короткий, на спине с левой стороны, от седла есть два небольших белых пятнышка и в правой стороне на шеи тоже два белых пятнышка, без тавра, в теле худая, оценена в 8 руб. и отдана на сбережение поселянину д. Биюк-Каралез Муждаба Сале оглу» (ТГВ № 89 от 07.11.1987).

«Крымский вестник» № 214 от 04.10.1890: «В средних числах сентября в г .Армянском Базаре у вдовы перекоп. мещ. Анны Шакай совершена дерзкая, на крупную сумму, кража. Злоумышленники, проникнув в дом г. Шакай, взломали железную кассу и оттуда похитили драгоценныя вещи, между которыми находилось татарское женское головное украшение, называемое «элмаз-кафез» [алмазная сетка], ценностью в тысячу руб. Всех вещей уворовано на сумму 1.800 руб. и кредитными билетами 1.600 руб. В числе драгоценностей показаны две золотыя монеты, называемыя татарами «унлук», по 50 руб. и 8 золотых монет по 20 руб. каждая. Злоумышленники успели скрыться и, несмотря на повсеместные розыски, не открыты».

«В «Крыме» было своевременно сообщено о поднесении владельцем фабрики «Оттоман» [Санкт-Петербург] папирос офицерам и матросам французской броненосной эскадры [прибыла с визитом в Кронштадт по случаю заключения Франко-русского союза]. В настоящее время владелец этой фабрики, купец Яков Эгиз, получил от адмирала Жервэ телеграмму следующего содержания: «Искренно благодарим вас и ваших соотечественников, караимских купцов, за любезность и симпатию, которыя вы нам выразили. Мы были этим также тронуты, как и всем, что мы встретили в прекрасной России». «Жервэ» («Крым» № 92 от 04.08.1891).

Журналист «Крымского Вестника» в № 270 от 14.12.1896 пишет, что «По сведениям врачебного отделения, городовым врачем г.Бахчисарая, в период времени с 1-го по 8-е декабря, были произведены следующие санитарные осмотры: кондитерской Е. Кефели; кофеен: Зеведина Элина-оглу, Сеита-Сулеймана-Османа-оглу, Ибраима Мангуби, М. Культе и Эмира-Усеина Муртазы-оглу; пекарен: Ибраима-Исмаила-оглу и Сулеймана-Меджиша; гастрономическаго магазина С. Казаса, гостиниц «Фонтан» и «Коммерческой», бакалейной лавки Б. Кефели, парикмахерских Абдул-Элинова и Николая Татищева, мясной лавки Эбу-Бекира и трактирного заведения Михаила Пичакчи. При осмотре кофеен, все они найдены в удовлетворительном состоянии и содержании, за исключением кофейни Зеведина-Элина-оглу, пол которой грязен, почему владельцу предложено содержать его чище, и кофейни М. Культе, помещение которой содержится не совсем опрятно, почему владельцу ея сделано предупреждение. Посуда в кофейнях вылужена хорошо. Пекарни, гостиницы и трактирное заведение содержатся удовлетворительно. Мясная лавка содержится не вполне опрятно, хотя все ея принадлежности чисты, мясо – свежее. Помещение парикмахерской Абдуль-Элинова обставлено бедно, но содержится удовлетворительно; парикмахерская Н. Тащиева содержится очень опрятно. Все принадлежности парикмахерских также чисты и содержатся опрятно.

«Крымский Вестник» № 85 от 01.04.1889 фиксирует: «Фотограф Х.С. Бабаев обратился к директору местной мужской гимназии В.Ф. Гролиху с просьбой принять от него в дар для раздачи 26-го мая, в день столетней годовщины со дня рождения А.С. Пушкина, всем учащимся гимназии 300 экземпляров в кабинетном формате снимков с картин профессора И.К. Айвазовскаго: «Пушкин в Гурзуфе («Там, где море вечно плещет») и «Пушкин на берегу Большого фонтана в Одессе» («Прощай, свободная стихия»)».

В этом же вестнике в № 128 за 15.06.1893 читаем: «Метеорологическия наблюдения. Землевладелец агроном С.С. Крым установил в своем имении в феодосийском уезде в дер. Арма-Эли, метеорологическия наблюдения над выпадающими осадками, для отсылки результатов этих наблюдений в новороссийский университет. Вместе с тем г. Крым предложил свои услуги и земству и просит о выдаче ему по установленной форме бланков, для отсылки этих сведений и в губернскую управу».

Скорбные вести – неотъемлемая часть прессы: «Феодосия. 4–го мая. И.С. Крым (некролог). Местное общество понесло тяжелую и незаменимую утрату: в ночь на сегодня скончался от сыпного тифа на 28 году жизни, врач Илья Самойлович Крым. Покойный принадлежал к немногочисленной категории врачей, всегда готовых свою душу положить за ближняго своего. Имея полную возможность, благодаря своим знаниям и вполне обезпеченному материальному положению, достигнуть более завиднаго положения, чем положение скромнаго провинциальнаго врача, – Илья Самойлович, вернувшись из-за границы, где он по окончании университета слушал лекции, поселился в своей родной Феодосии и посвятил свои силы безкорыстному служению беднейшему населению города. Но жажда знаний и деятельности не мирила покойнаго одним посещением своих бедных больных, и И.С. в то же время безвозмездно работал в местной уездной земской больнице, отдаваясь и больничной деятельности со всем пылом своей чистой и безкорыстной натуры. Здесь Илья Самойлович, ухаживая за больным сыпным тифом, и заразился роковой болезнью, сведшей его в преждевременную могилу…» [И.С. Крым был инициатором устройства караимской девичьей школы, врачом и преподавателем городского шестиклассного училища, благотворителем в Феодосии] («Крымский Вестник» № 118 от 08.05.1899).

 «Салгир» (первая крымская общественно-политическая литературная газета, № 194 от 02.09.1900) сообщал, что «Мещанин Бебеш просит г.начальника губернии разрешить ему эксплоатировать в г.Ялте две линейки газомоторныя (автомобиль). Линейки будут ходить по Набережной и по Аутской до молаЙ».

Нередко газеты черпали информацию у своих коллег. Как, например, «Крымский Вестник» (№ 288 02.11.1900): «Од. Л.» [Одесский Листок] сообщает, что художник Б.И. Эгиз только что закончил портрет И.К. Айвазовскаго. Портрет написан по заказу феодосийской городской управы для постановки в зале думы. Несмотря на все трудности письма портрета с фотографии, работа г.Эгиза отличается весьма солидными художественными достоинствами: сходством, правильно взятым тоном и живою передачею старческаго уже лица знаменитого мариниста. Очень жаль, что художник не успел выставить своей работы на выставке картин южно-русских художников».

«На Московском съезде виноделов 13 февраля княжна Н.Л. Голицина прочитала доклад о сохранении столоваго витнограда. Председатель С.С. Крым обратился к собранию с речью, в которой высказал, что выслушанный доклад дает право еще раз убедиться в несправедливости столь распространенного предразсудка, что не все отрасли доступны для женщины. В виду этого С.С. Крым поднял вопрос об учреждении для женщин учебнаго заведения по виноградарству и виноделию. Соединенное собрание отнеслось к этому сочувственно» – опубликовал «Салгир» в № 42 20.02.1902. А в № 224 за 11.10.1903 он пишет: «Только что законченное Евпаторийское очередное земское собрание постановило учредить 15 земских стипендий, преимущественно для крестьянских детей, при открываемой в недалеком будущем в г.Евпатории технической сельскохозяйственной школе имени Вен. Тонгура, оставившего на этот предмет  100.000 руб. капитала».

«Крым» № 165 27.07.1903: «Сегодня, 27 июля в Евпатории празднуется сорокалетний юбилей служебно-педагогической деятельности начальника караимскаго Александровскаго училища Ильи Ильича Казаса. Юбиляр первый из Крымских караимов окончил курс университета. Имя Ил.Ил. Казаса пользуется известностью не только в Крыму, но и среди всех востоковедов, как знатока древней Караимской истории. Большую часть своей долгой педагогической деятельности юбиляр провел в Симферополе, где между прочим долгие годы стоял во главе татарской учительской школы, когда же в Евпатории открылось духовное караимское училище то Ил.Ил. Казас назначен был туда и поставил своими трудами это учебное заведение на должную высоту».

«Крым» № 245 за 13.11.1903: «Петербургское этнографическое общество, узнав, что содержательница школы в Симферополе К.Б. Эгиз знает много характерных татарских и караимских песен, приглашает ее в Петербург, чтобы перенять от нея эти песни, так как этот отдел до сих пор в этнографическом обществе почти отсутствует. Мы слышали, что г-жа Эгиз приняла приглашение общества и скоро поедет в Петербург».

«Крымский Вестник» № 236 04.09.1904: «Нам сообщают, что из числа симферопольских врачей, находящихся на театре военных действий, д-р Кейлин, находившийся до настоящаго времени в Чите, ныне прикомандирован к походному госпиталю и отправлен далее на юг. Д-р Дуван по прежнему находится в Мукдене».

«По изследованиям городской лаборатории в квасе, взятом у квасников Дубинскаго, Красноносова и Эгиз обнаружен сахарин. Интересно бы знать, где добывается квасниками сахарин, тодга как продажа его из аптеки и аптечных магазинов безусловно воспрещена и грозит довольно большим наказанием». («Крым» № 193 от 04.09.1905).

Ранее считалось, что герой Порт-Артура поручик М.Тапсашар был единственным ребёнком у родителей. Из некролога в газете «Одесския новости» (№ 6566 18.02.1905) выяснилось, что это не так: «Отец, мать, сестры и зятья с глубокой скорбью извещают родных, друзей и знакомых о преждевременной кончине горячо любимого сына и брата поручика 25-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Марка Фёдоровича Тапсашара, убитого в бою в Порт-Артуре 16-го октября 1904 года. В субботу, 19-го сего февраля, в 9 час. утра, в одесской караимской кенасе будет отслужена панихида по убитом».

 Корреспонденты «Крымского Вестника» (№ 160 от 28.06.1905) из Ялты 25 июня 1905 сообщают: «Здесь возникли забастовки извозчиков легковых и ломовых. Вчера с утра легковые извозчики не выехали на биржу, за исключением 5–6 экипажей. В то же время толпа извозчиков собралась у моста через р. Дерекой, где помещается городская управа, и делала неудавшияся, впрочем, попытки не пропускать к выезду за–город линейки Крымскаго Горнаго Клуба и экскурсионной конторы г.Бебеша. Вместе с тем толпа извозчиков изъявляла желание предъявить заявление о своих нуждах…Требования извозчиков несколько сбивчивыя и неопределенныя. Они хотят прекращения экскурсионной деятельности Горнаго Клуба и Бебеша. Горный Клуб и г.Бебеш, как известно, организовали на широких началах экскурсии по побережью и в горы, действующия ежедневно по расписанию на очень дешевых основаниях: по 1 р.50 к. и по 1р. 25 к. в день с лица».

«На-днях через Симферополь из Одессы в Бахчисарай проезжал бывший воспитатель и ближайший советник шаха персидского, сыгравший столь видную роль в последних политических событиях в Персии, русскоподданный караим С.М. Шапщал, носящий звание эдин-султана, в чине персидскаго генерал адъютанта. Г.Шапшал отправился в Бахчисарай для посещения могилы своего отца, похороненнаго там, а затем, посетив своих родственников в Симферополе и Евпатории, прибудет с Севастополь, где, имея также родственников, пробудет некоторое время» («Крымский Вестник» № 191 23.08.1908).

Курортный «Евпаторийский сезонный Листок» (№ 11 от 10.06.1908) уведомляет отдыхающих: «На сезонное время в городе будут функционировать два учреждения для детей: детский сад и морской пляж. Детский сад уже открылся и помещается в Шакаевском саду, около санатории. Запущенная и засоренная доселе часть Шакаевскаго сада, приведена содержателем детскаго сада, г-ном А.С. Гамалом в исправность и приспособлена для детских игр и гимнастических упражнений. Первыя и вторыя происходят под наблюдением г-на Гамала, учителя танцев в местных мужской и женской гимназиях. Программа игр достаточно обширна и разнообразна. Из наиболее интересных следующия: Pupitaх, Валаны, Цель мячеброс, домино крокет, игры в ямы, Диаболо, Серсо-Бубна с сетками и мечами, башенныя игры, игры  крокет, игра цель-петух, Дискоброс, садовое бильбоке, Лаун-тенис и другие. Кроме игр и детскаго развлечения, ведутся гимнастическия упражнения, стрельба духовыми ружьями в цель и прочее. В саду имеются в достаточном количестве предметы, требуемые для детских игр… Имеется также буфет, где дети могут получать съестные продукты и прохладительные напитки. Сад огорожен каменною оградою; во время игр дети находятся под наблюдением своего руководителя г-на Гамала, который неотлучно находится в саду…». О расценках узнаём из № 10: «Открыт детский сад в Шакаевском саду с различными играми, для детей обоего пола от 5 до 12 лет… Сад открыт ежедневно от 9 час. Утра до 1 час дня и от 3 до 7 час. вечера. Плата за вход: с ребенка 5 коп. за каждый раз; абонимент – 2 р. в месяц; семейные билеты (не более 5 детей) – 5 р. в месяц; взрослые, сопровождающие детей, входят безплатно. С почтением А.С. Гамал».

Благодарные пациенту публикуют в «Евпаторийском Вестнике» (№ 55 от 05,08.1909) «Открытое письмо доктору Б.И. Казасу»: «Глубокоуважаемый Борис Ильич!

Мы, учительницы и учителя народных школ, приехавшие в Евпаторию и лечившиеся у вас, выражаем вам свою искреннюю благодарность за то внимание и сердечное отношение, которое вы проявляете по отношению к каждому из нас.

Мы приветствуем в вашем лице не только безкорыстнаго врача, отдававшего нам безвозмездно свой труд, но человека с отзывчивой душой, оказывающего нравственную поддержку, столь необходимую для больного человека.

В памяти каждаго из нас вы, Глубокоуважаемый Борис Ильич, останетесь светлым лучем, которые так ценны в жизни.

Сердечно жмем руку Бориса Ильича доктора Казаса – друга человека.

Искренно уважающая группа учительниц и учителей».

          «Мелитопольские ведомости» (№ 14 25.04.1910): «Лекция о комете Галлея. Прочитанная г. Танатаром [учёный, геолог, педагог] 21 апреля лекция о комете Галлея, привлекла в помещение зимнего театра г. Стамболи незначительный контингент, преимущественно интеллигентной публики, среди которой, к слову сказать, ощущался недостаток как учащих, так и учащихся».

А в это время в Феодосии: «Товарищество А. и С. Крым и М. Шакай (соляные промыслы) уведомляют Земскую Управу, что 28-го июля обнаружены первые весьма подозрительные по холере заболевания, завезенные из дер. Аробат. Заболел сын служащего Иван Парный («Феодосийский листок» № 153 от 03.08.1910).

«Евпаторийские новости» (№ 97 1911): «Говорят, что Я. Ефету, нанёсшему Е.Г. Волкову шесть пощечин, каждая пощечина обошлась всего в 1 1/2 дня ареста (пока!).

Что дела евпаторийскаго клуба сильно пошатнулись вследствие прекращения в нем азартных игр».

          «Биржевой комитет уведомил городскую управу, что в смешанную комиссию об обезпечении нормальным отдыхом служащих в торговых заведениях г. Феодосии избраны М.Г. Захарьянц, К.Т. Сараидаров, И.Ю. Гаммал и кандидатами к ним И.А. Руссен и Як.Аб. Бабаджан» – объявляет «Феодосийский Лист» № 242 от 08.04.1912 г.

          Стандартные сообщения об утерянных документах выглядят так: «Таврическое и Одесское караимское духовное правление сим объявляет о считании недействительным утеряннаго метрическаго свидетельства о рождении в 1880 году у учителя Симферопольскаго татарскаго училища Якова Майкапара дочери Анны, выданнаго сим правлением 29 июля 1883 года за № 3170» (ТГВ № 20 08.03.1913).

«Евпаторийские новости» (№ 1291 от 14.02.1917) публиковали официальную информацию: «Высочайшим приказом пожалован званием потомственного почетного гражданина з.м.председателя городского сиротского суда А.М. Шакай.

Он же в качестве члена-казначея попечительного совета Александровского караимского духовного училища Высочайше награжден золотой медалью на Андреевской ленте для ношения на шее».

Спустя два месяца, во время Апрельского кризиса 1917 года «Евпаторийские новости» № 1319 (20.04.1917) печатают такой «Привет»: «Редакцией получена телеграмма от С. Джигита: Поздравляю с первым свободным праздником. Душой и сердцем с Вами. Всем товарищам и организациям привет. 20-го выезжаю. Принял от Временнаго Правительства полномочие быть его сотрудником по евпаторийскому уезду».

          Гражданская война в разгаре. Но в Крыму Советская власть установится только в ноябре 1921. А пока «Евпаторийский курьер» (№ 289 07.07.1920) рекламирует: «Д-р А.А. Бобович внутренния болезни. Электролечение (Гальванич. фарадический токи). Выбрационный массаж. Синий свет. Пушкинская 16 д. Синани (во дворе). Прием 6–8 час.по новому времени. Тел. № 238).

          Совсем скоро начнётся новая эпоха и в газетах будут публиковать совсем другую рекламу.

А. Полканова.

Реклама

Моя общественная дѣятельность. Часть 5.

Бывшiй Евпаторiйскiй Городской Голова и Предсѣдатель Земской Управы Семен Сергѣевич Дуван.

Публикуется по книге «Историко-культурное наследие крымских караимов» (редактор и составитель А.Ю. Полканова. Симферополь, 2016)

Комментарии А.К. Клементьева, А.Ю. Полкановой, С.В. Кропотова.

Часть 4 здесь.

 Заручившись как обычно рекомендацiей В. Ф. Трепова, я, прежде всего, направился к князю Васильчикову – главноуправляющему Землеустройства и земледѣлiя. Приняв любезно, он согласился на уступку казеннаго участка за 40.000 и попросил меня передать о его рѣшенiи Директору Департамента Забѣлло. А этот послѣднiй сразу обдал меня холодным душем, заявив, что Министр упустил из виду, что они не вправѣ совершать без санкцiи Государственной Думы никакой продажи на сумму свыше 10.000 рублей.

Оказалось, что с моим ходатайством надлежало обратиться в Государственную Думу, что равносильно было полному провалу дѣла или безконечной проволочке его.

Огорошенный такою новостью, я однако не сдался и не теряя времени обратился к князю Васильчикову с просьбой о переоцѣнкѣ на мѣстѣ казеннаго участка, не стоющаго в сущности и нѣскольких тысяч рублей. Снова поддержав меня, министр создал особую комиссiю, в которую кромѣ представителей его министерства вошли представители и других вѣдомств: министерства Внутренних Дѣл, Финансов и Государственнаго Контроля.

Весьма радушно приняв у себя названную комиссiю и хорошо попотчивав, я полностью расположил ее к поддержкѣ моего ходатайства. Да это и не трудно было для лиц, убѣдившихся на мѣстѣ, что «казенное озеро» является просто напросто свалочной ямой. Но на бѣду мою представителем от министерства Земледѣлiя был упомянутый выше агроном 3олотилов. И когда всѣ согласились на оцѣнкѣ участка в 9.600 рублей, он остался при особом мнѣнiи, настаивая на том, что участок дешѣвле чѣм за 40.000 отдавать нельзя. Дѣло перешло в Государственный Контроль, от котораго зависѣло окончательное рѣшенiе вопроса. Я снова полетал в С.-Петербург. Надо было найти дорогу к Государственному Контролеру. Тут уже произошли чудеса.

Государственным контролером был старик Шванебах[1]. Мой прiятель тайный совѣтник Нейгард, гостившiй у меня на дачѣ, знакомит меня с бароном Штемпелем, совершенным рамоли[2] и весьма древним старцем – закадычным другом Шванебаха. Нейгард увѣрил Штемпеля, что я сын того Дувана, с которым они постоянно играли в винт. Отец же мой никогда в жизни в Петербурге не был. Тѣм не менѣе вспомнив о нем, барон дал мнѣ рекомендательное письмо к Государственному Контролеру, посовѣтовав отправиться к нему запросто на дом. На слѣдующее утро я был уже у Шванебаха, который принял меня совсѣм по-дружески, оставаясь в халатѣ и попивая кофе.

Когда я раскрыл пред ним свой портфель с подробный описанiем намѣченных мною на новом участкѣ Новаго Города и раскрашеннаго на картоне предполагаемаго театра, сквера и т.д., Шванебах воскликнул: «Вот какой вы молодец! Евпатория должна гордиться таким городским Головою. Я утвержу постановленiе комиссiи Министерства Земледѣлiя, как только оно ко мнѣ поступит, а тѣм временем я советую Вам побывать у Министра Финансов Коковцева[3], чтобы и он не поставил препятствiй вашему проэкту».

Недолго думая, я отправился к Директору Департамента Земледѣлiя Забѣлло и пользуясь уже обеспеченным сочувствiем упросил его не посылать протокола комиссiи Государственному Контролеру оффицiальным путем, а довѣрить мне для передачи в канцелярiю государственнаго контроля, находившагося на той же площади, гдѣ и министерство земледѣлiя. Таким путем через полчаса протокол бал передан мною куда слѣдует. А на слѣдующее утро я снова у Шванебаха с вопросом, утвердил ли он уже наш протокол. Старик смѣется: «Да что Вы, голубчик, вѣдь пройдет не меньше двух недѣль, пока дѣло поступит в мою канцелярiю». «Да оно уже там, – отвечаю я, – благоволите, Ваше Высокопревосходительство, запросить канцелярiю». Шванебах, полагая очевидно, что я рехнулся, снисходительно соглашается протелефонировать в канцелярiю. Ему отвѣчают, что я лично принес вчера бумаги из Министерства Земледѣлiя. Изумленный до крайности, он затребовал дѣло и тут же при мнѣ надписал на протоколѣ комиссiи: «Утверждаю. Государств. Контролер Шванебах».

Теперь надо было по совету Шванебаха, не откладывая, побывать у Коковцева, Я опять к В.Ф. Трепову за рекомендацией, а тот рекомендует мнѣ до визита к министру побывать предварительно у Директора Департамента Министерства Финансов. На мое счастiе, таковым оказался нѣкiй Никитин, бывшiй раньше предсѣдателем Таврической Губернской Земской Управы в Симферополѣ, и находившiйся тогда в дружбѣ с моим отцом.

Никитин любезно приняв меня, и узнав о цѣли моего визита, вдруг заявляет, что его доклад министру по нашему дѣлу уже заготовлен в смыслѣ отказа в удовлетворенiи моего ходатайства, о чей он собирается завтра доложить министру.

Развернув и тут свои проэкты, напомнив ему о былой дружбѣ с моим отцом, и воззвав к его патрiотизму как крымцу, я взмолился, чтобы он измѣнил свой доклад в благопрiятном нам направленiи. Он, недолго думая, достает из ящика готовый доклад, при мнѣ перечеркивает его красным карандашом и обѣщает послѣ моего визита к министру представить ему новый доклад, составленный в желаемом для меня смыслѣ.

Спустя два дня, испросив аудiенцiю, я отправляюсь к Коковцеву.

Мнѣ приходилось еще только гласным бывать по разным дѣлам у старых министров: у министра Внутр. Дѣл Сипягина, у министра Путей Сообщенiя князя Хилкова и у самаго могущественнаго тогда графа Витте. Но тогда все было спокойно и не было революцiоннаго настроенiя, какое царило при посѣщѣнiи мною Коковцева

Он слушал вначалѣ с иронической улыбкой мое описанiе природных богатств Евпаторiи и чудесных исцѣленiй от грязевых, морских и песочных ванн, а когда я закончил доклад, он замѣтил: «Не слишком ли Вы перехваливаете Вашу Евпаторiю?».

Тут, вспомнив, что родная сестра его, по мужу Г-жа Яцына, прожила одно лѣто у меня на дачѣ, гдѣ песочныя ванны оказали изумителъное дѣйствiе на ея дѣтей, почти исправив им горбы — я ответил ему: «Но вѣдь Аделаида Николаевна навѣрно разсказала Вам, как у меня на дачѣ поправились ея дѣти. – «Ах, так они жили у Вас? Как-же, как-же я помню, что дѣти ея тогда вернулись совершенно неузнаваемы».

С этого момента настроенiе его сразу измѣнилось в мою пользу. А через нѣсколько дней, выслушав благопрiятный доклад Никитина, он тотчас его утвѣрдил.

Преодолѣв таким образом всѣ препятствия, я с трiумфом был встрѣчен на торжественном засѣданiи нашей Думы, гдѣ рѣшено было немедленно приступить к продажѣ согласно моему плану разбитых на восьми десятинах новых участков, на двух десятинах начать постройку театра и насажденiе сквера, а в знак признательности за мои труды, будущiй театр, сквер и главную улицу Новаго города назвать моим именем. По моему же предложенiю Дума, выслушав какое огромное содѣйетвiе оказал мнѣ В.Ф. Трепов, постановила выразить ему благодарность города и уполномочила меня об этой ему толѣграфировать. А на мою телеграмму я получил от Вл. Федоровича слѣдущiй ответ: «Успѣхом этого дѣла город обязан исключительно Вашей изумительной энергiи и настойчивости. Мнѣ же было только легко и прiятно Вам помогать. Трепов».

В результатѣ от продажи прiобретенных за 8.600 рублей участков в городскую кассу поступило чистых четыреста тысяч рублей, кромѣ отчисленных на постройку театра и сквера 250-ти тысяч. Не теряя времѣни, я занялся вопросом о театрѣ. Я устроил нѣчто вродѣ маленькаго конкурса для выработки наилучшаго проэкта его. В конкурсѣ этом приняли участiе наш мѣстный весьма даровитый архитектор П.Я. Сеферов, ученик Московской Художественной Школы, талантливый строитель Петербургскаго Царско-Сельскаго вокзала ннженер И.М. Минаш и наш городской архитектор А.Л. Генрих. Затѣм, по моему порученiю, три архитектора, взаимно раскритиковав друг друга, составили один общiй проэкт. Не ограничившись этим, я отправился с двумя нашими архитекторами Сеферовым и Генрихом в Одессу и Кiев для осмотра на мѣстѣ тамошних театров. Причем Одѣсскiй[4] считался тогда наилучшим во всей Россiи, как по архитектурѣ, так и по внутреннему устройству, а Кiевскiй Новый Соловцовскiй театр[5] отличался своими техническими усовершенствованiями. Вернувшись из нашей поѣздки, мы приступили к постройкѣ Евпаторiйскаго театра. П.А. Сеферов завѣдывал архитектурной и художественной частью его, а А.Л. Генрих взял на себя все внутреннее устройство театральнаго зала, прилегающих к нему фойэ и разных служб, и сцены с уборными для артистов и всѣх закулисных приспособленiй.

Так родился у нас великолѣпный по архитектурѣ и по внутреннему устройству Дувановскiй театр на тысячу мѣст[6]. Ложи и всѣ мѣста в залѣ, вплоть до галерки, были так хорошо разсчитаны, что из любого угла было отлично видно и слышно все происходящее на сценѣ. А огромная сцена, всѣ закулисныя приспособленiя и уборныя для артистов были верхом совершенства.

Такiе корифеи русской сцены как Савина, Давыдов, Цесевич, Смирнов и другiе восхищались и прямо наслаждались всѣми этими нигдѣ им не встѣчавшимися удобствами.

На торжество открытiя театра по моему приглашенiю съехались Городскiе Головы всего Крыма, губернатор, губернскiй предводитель дворянства и другiе гости. Всѣм, в том числѣ и гастролерам Московскаго опернаго театра, был предложен роскошный завтрак. Для открытiя, первым спектаклем была поставлена «Жизнь за Царя», исполненная знаменитыми московскими артистами во главѣ с басом Цесевичем, тенором Смирновым и Кузнецовым, голоса коих особенно выдѣлялись при великолѣпном резонансѣ театра. Общим восторгам и шумным овацiям по моему адресу не было конца. А городская Дума послѣ этого рѣшила увѣковѣчить открытiе театра постановкой в фойэ большой мраморной доски, на которой золотыми буквами было выгравировано мое имя, как главного виновника постройки его, и имена двух архитекторов строителей: П. Я. Сеферова и А. Л. Генриха. Затѣм, в маѣ месяцѣ, для постановки драмы мною была приглашена вся группа С-Петербургскаго Александровскаго театра во главе с Марiей Гавриловной Савиной[7], В. Н. Давыдовым, К. А. Варламовым, Н. И. Ходотовым и другими. Они оставались у нас цѣлый мѣсяц, в теченiе коего были съыграны и неоднократно повторяемы лучшiя пьесы их репертуара. Я размѣстил их на моей виллѣ «Кармен» вблизи театра и чествовал великролѣпным завтраком на дачѣ «Мечта»[8]. Причем меню состояло исключительно из крымских блюд: шашлыков, чебуреков, халвы и т.д. Большой обжора – дядя Костя /Варламов/[9] уплел один чуть не цѣлаго барашка. Затѣм спустившись в сад, под балалайку Ходотова – Савина и Давыдов проплясали «русскую». С тѣх пор между Марiей Гавриловной и мною установились чисто дружескiя отношенiя. Я возил ее между прочим к себѣ в имѣнiе Дувановку, гдѣ она страшно восхищалась цвѣтущей степью и в особенности нарождавшимися тогда каракульскими ягнятами. Увидѣв их, она с чисто дѣтским восторгом воскликнула: «Ах, какая прелесть живые каракули, а я как раз думала себѣ сшить каракулевое пальто…». Прiѣхав нѣсколько позже в Петербург, я преподнес ей пальто из наших каракулей…

Театр наш настолько прославился на весь Крым, что на гастроли знаменитых артистов люди спецiально приiѣзжали из разных городов. А в путеводителѣ по Крыму Г. Москвича /сохранившемуся у меня и понынѣ/, было в 1912-м году напечатано слѣдующее: «Прежде чѣм перейти к описанiю Евпаторiи необходимо сказать нѣсколько слов о новой части города, или вѣрнѣе, Новом Городѣ, возникшем с американской быстротой, благодаря прозорливости, энергiи и настойчивости Городского Головы С. Дувана. Город этот – минiатюрная копiя благоустроенных европейских городов, сказочно вырос на запущенном пустырѣ между «Старѣющим» городом и дачами. В разгарѣ земельной горячки Г. Дуван отправился в Петербург и буквально за безцѣнок – около 10.000 рублей – прiобрѣл для города пустырь неумѣстно втесавшiйся и обезцѣнивавшiй городскiя земли. Пустырь этот был быстро разбит на участки и … свыше 400.000 рублей были наградой городу за талантливый ход его Головы. Тому-же г. Дувану город обязан постройкой изящного зданiя театра, который высится среди прекрасных новых зданiй созданного по американски города. И какой провинцiей кажется теперь старая Евпаторiя сравнительно с новой. Тот же С. Дуван выстроил на свой счет красивѣйшее зданiе библiотеки в ознаменованiе реформы Императора Александра II – 19-го февраля, пожертвовав на это 20.000 рублей»…

Тут я сдѣлаю маленькое отступленiе, разсказав кое что о «умном» докторѣ Антоновѣ, о котором я уже упоминал. Он при обсужденiи в Думѣ моего предложенiя о постройкѣ театра на загородном участкѣ заявил, что это безумiе и что никто туда в театр не пойдет, ибо там могут напасть разбойники и что никто на новых участках строиться не станет. А сам один из первых прiобрѣл участок вблизи театра[10], построил дом, в коем и поселился. И еще маленькiй эпизод из его нелѣпых выступлѣнiй.

Как «городовой», т.е. полицейскiй врач, он получал казенное жалованiе всего в 300 рублей в мѣсяц. Я же на одном из первых засѣданiй Думы, желая ему помочь, провел вопрос о зачисленiи его вторым городским санитарным врачом на жалованiи в 1000 рублей в месяц. Это не помѣшало ему, однако, постоянно будировать, подчеркивая, что как городовой врач, он от Управы не зависит. И вот однажды я получаю от него написанное на оффицiальном бланкѣ городского врача слѣдующее предложенiе: «Осматривая городскiя купальни, я обнаружил в них человѣческiе экскременты, ввиду чего прошу Городского Голову сдѣлать соотвѣтствующее распоряженiе об их очисткѣ. Городовой врач Антонов».

В отвѣт на это, я написал ему на бланкѣ Городского Головы нижеслѣдующее:

«Городовой врач Антонов сообщил мнѣ об обнаруженiи им в городских купальнях нечистот. Предлагаю санитарному врачу Антонову немедленно принять мѣры к их удаленiю. Гор. Голова Дуван».

Ошеломленный таким оборотом дѣла, он помчался к моему другу Директору Гимназiи Самко подѣлиться с ним своими впечатлѣнiями от полученнаго предписанiя. «Вы подумайте, какой умный этот Дуван», говорит он. – А Вы зачѣм продолжаете глупить, – отвечает ему Самко, если знаете, что он умнѣе Вас…

---

[1] Пётр Христанович Шванебах (1848 – 1908) – крупный чиновник и государственный деятель Российской империи, Государственный контролёр России (1906 – 1907).

[2] Расслабленный, немощный, впавший в слабоумие человек.

[3] Граф Владимир Николаевич Коковцо(е)в (1853 – 1943) – Министр финансов (1904-1905, 1906-1914) председатель Совета министров Российской империи (1911-1914)

[4] Здание построено в 1887 г. архитекторами Фельнером и Гельмером в стиле нового венского барокко. Интерьер зрительного зала стилизован под архитектурупозднего французского рококо. Театр известен уникальной акустикой. Ныне в здании работает  Одесский национальный академический театр оперы и балета.

[5] Здание сооружено  в 1898 г. на Николаевской площади архитекторами Е.П. Брадтманоа и Г. П. Шлейфером для театра «Товарищество драматических артистов» Н. Соловца. Зал театра оформлен в стиле рококо. Сейчас здесь находится Национальный академический драматический театр имени И. Франко.

[6]  Вместимость евпаторийского театра к моменту его ввода в эксплуатацию в 1910 г. составляла 630 мест.

[7] М.Г. Савина (1854 – 1915) – ведущая актриса Александринского театра, председатель Русского театрального общества.

[8]  Петербургские актёры были далеко не единственными постояльцами дувановских виллы «Кармен» и дачи «Мечта». В разное время здесь останавливались и гостили многие видные представители отечественной интеллигенции, военные, общественные деятели. Самым значительным и известным было посещении дачи «Мечта» Императором Николаем II 16 мая 1916 г. В 1915 г. С. Дуван назначен заведующим «Приморским» санаторием, превращённым в госпиталь Императрицы Александры Фёдоровны для русских воинов. Многих из офицеров, проходивших лечение в этом заведении, С.Дуван принимал на своей вилле. Так, один из известных участников белого движения, царский генерал И.И. Беляев, находившийся в Евпатории на излечении, в своих воспоминаниях писал: «Пребывание наше в Крыму было сказкой. Дуван, подаривший эту санаторию Императрице (И. Беляев здесь допускает ошибку – санаторий Приморский никогда ему не принадлежал. Он построен в1905 г. Владелец – петербургский художник Н. Д. Лосев), делал всё возможное, чтобы развлечь и успокоить своих гостей. После спектаклей мы ездили к нему в именье, катались под парусом по лазурным волнам Чёрного моря…» (Беляев И. Где вера и любовь не продаются. СПб.: Питер, 2015. – С. 287).

[9] Константин Александрович Варламов (1848 – 1915) – заслуженный артист Императорских театров. Его именем были названы папиросы «Дядя Костя»

[10] Участок приобретён не самим К. Антоновым, а его супругой – П. К. Антоновой, дочерью французского консула К. Мартена. На участке по проекту городского архитектора А. Генриха возведён двухэтажный особняк. Сейчас в нём расположен евпаторийский психоневрологический диспансер (ул. Гоголя, 18).

Все части здесь.

Моя общественная дѣятельность. Часть 4.

Бывшiй Евпаторiйскiй Городской Голова и Предсѣдатель Земской Управы Семен Сергѣевич Дуван.

Публикуется по книге «Историко-культурное наследие крымских караимов» (редактор и составитель А.Ю. Полканова. Симферополь, 2016)

Комментарии А.К. Клементьева, А.Ю. Полкановой, С.В. Кропотова.

Часть 3 здесь.

До описанiя моей дѣятельности на поприщѣ Городского Головы я считаю священным долгом своим посвятить нѣсколько строк, незабвенной памяти, доктору Борису Ильичу Казасу[1], одному из выдающихся евпаторiйцев моей эпохи, пользовавшемуся до самой кончины своей необычайным уваженiем и любовью всѣх его знавших.

Это был поистинѣ святой человѣк. Отец его Илья Ильич Казас, крупный ученый, в совершенствѣ владѣвшiй двѣнадцатью языками, был человѣком кристальной душевной чистоты и воспитал в таком же духѣ пятеро сыновей, из коих трое получили медицинское образованiе. Младшiй из них, доктор Михаил Ильич Казас, здравствует и подвизается в Евпаторiи и понынѣ.

Борис Ильич начал врачебную карьеру свою на Юзовском[2] металлургическом заводѣ под Харьковом. Уже тогда он проявил себя исключительно самоотверженным врачом и человѣком, о чем среди многочисленных случаев я приведу здѣсь два характерных эпизода. Первый произошел на заводе, когда неосторожному рабочему приводным ремнем оторвало кусочек носа. Тотчас же рѣшив насадить на рану живую кожу, Борис Ильич обнажил свою руку, и вырѣзав из нея необходимый лоскуток, заштопал нос раненаго. Другой случай еще разительнѣе: его, как ближайшаго врача вызвали ночью в сосѣднюю деревню к дифтеритному ребенку. Дифтеритной сыворотки тогда еще не было и в поминѣ. И вот, спасая задыхающагося малютку, Борис Ильич дѣлает ему трахеотомiю /надрѣз на горле/, высасывает весь гной и сам заражается дифтеритом…

Он основательно изучил не только хирургiю, внутреннiя и женскiя болѣзни, но и глазныя болѣзни. Мнѣ как-то пришлось быть свидѣтелем чрезвычайно трогательной сцены. Мы отправились с Борисом Ильичем в евпаторiйскую турецкую баню. Такiя бани устроены из мрамора, с мраморным сводом, таким же полом и сидѣнiями, сидя на которых голые люди предоставляют себя в распоряженiе банщика татарина, обмывающаго их намыленной в горячей водѣ жесткой щеткой. Едва успѣли мы занять свои мѣста, как к доктору подползает старик-татарин, обнимает и покрывает поцѣлуями его ноги. Бѣдный Борис Ильич страшно смущен, а старик, на мой вопрос чѣм вызваны его поцѣлуи, отвѣчает мнѣ: «Я 25 лѣт был слѣпым, а благодаря этому человѣку я прозрѣл»… Оказалось, что Борис Ильич, искусно вырѣзав два застарѣлых катаракта, вернул ему зрѣнiе…

Его Евпаторiйская практика полна сотнями подобных случаев. Там он искусным вмѣшательством при тяжелых родах, спасает роженицу и ребенка. Тут артистической трепанацiей черепа возвращает жизнь умиравшему от воспаленiя мозга. В других мѣстах настойчивым леченiем с ночными дежурствами при больных спасает одних больных, а в иных случаях своевременным вливанiем соляного раствора спасает потерявшего массу крови больного. Очень часто простым внушенiем и бодрящим ласковым словом воскрешает впавшаго в отчаянiе страдальца и т.д. и т.д. без конца.

Борис Ильич был очень красив и особенное впечатлѣнiе производили его добрые, карiе глаза. Всѣ, кому пришлось испытать его искусство и доброту, его буквально боготворили. Этот человѣк не признавал усталости. Никогда, в любой час дня и ночи с его стороны не было отказа на призыв к больному, будь он богат или бѣден. Его безкорыстiе и доброта были безпредѣльны. Очень часто он снабжал нуждающихся больных и лѣкарствами, и деньгами. Ему никогда не удавалось поспать больше 4-х – 5-ти часов в сутки. Правда, крайнее утомленiе все же давало себя знать, и он нерѣдко засыпал на 5-10 минут, поставив больному термометр. О его засыпанiи у больных ходили цѣлые анекдоты. Но один случай был дѣйствительно анекдотичен. Одна богатая старуха, страдавшая бзсонницей, вызвала к себѣ знаменитаго тогда гипнотизера Фельдмана[3], но боясь оставаться одной при усыпленiи, попросила Бориса Ильича присутствовать при сеансах гипнотизера. Что же из этого получилось? Пацiентка не поддавалась усыпляющим сеансам Фельдмана, но ассистировавшiй при этом Д-р Казас заснул глубоким сном. Когда же, дав ему выспаться, его разбудили, то старуха сказала: «Ну я так рада, что Борис Ильич хоть раз хорошо выспался за мой счет».

Он был до крайности щепетилен в исполненiи любых принятых на себя обязательств.

Зная эту черту его, я рѣшил провести его в гласные Думы. Этим я хотѣл, с одной стороны, ввести в состав гласных умнаго человѣка, а с другой, лелѣял в душѣ мысль дать ему таким путем час-другой отдыха от больных. Но когда во время предвыборных собранiй моих сторонников я выставил его кандидатуру, то на меня всѣ замахали руками: «Нѣт, нѣт, что Вы, помилуйте, да он ни на одно засѣданiе не придет…».

 – А все-таки мы будем его баллотировать, – ответил я.

– Напрасно, Семен Сергѣевич, мы его все равно забаллотируем…

– Ну что же, попробуем…

Когда же на выборах подсчитали количество полученных доктором Казасом избирательных шаров, то оказалось, что он прошел первым, получив из 570-ти шаров всего пять неизбирательных черных. А на мой вопрос: «Почему же Вы набросали столько бѣлых шаров?», лица, грозившiе забаллотировать его, то один, то другой наперерыв заявили мнѣ: «Да как же я могу бросить Борису Ильичу черный шар, мнѣ он спас жизнь, у меня вылѣчил ребенка, а у мня отца» и т.д. и т.д. Я это отлично предвидѣл. Не ошибся я и в разсчетѣ на аккуратность посѣщенiя Борисом Ильичем думских засѣданiй. Он не пропустил ни одного из них, всегда принимая дѣятельнѣйшее участiе в рѣшенiи обсуждаемых вопросов.

Он был моим закадычным другом и горячим поклонником моей общественной дѣятельности. Нужно ли говорить, что и я любил его всей душой и безмѣрно уважал. Ему же я обязан моим здоровьем и здоровьем моей семьи. Пользуясь дружескими отношенiями нашими я, иногда притворившись больным, просил его подежурить ночь возлѣ меня, имѣя в виду дать ему возможность хорошо поспать. Это был рѣдчайшiй друг, не стѣснявшiйся указывать мнѣ мои ошибки и недостатки. Он страшно дорожил моей репутацией. А так как у меня, как у всякаго общественнаго деятеля, было не мало врагов чернивших меня, то он вездѣ, в качествѣ врача бывавшiй, нерѣдко слышал всякiе навѣты на меня. В таких случаях он тотчас мчался ко мнѣ с вопросом правда ли то, что он обо мнѣ слышал. Получив же мои основательныя опроверженiя он восклицал: «Ну я же этим подлецам покажу!». Это был друг всегда готовый пожертвовать за меня своей жизнью. Это он доказал, между прочим, заслонив меня своей грудью, когда на одном революцiонном митингѣ распропагандированные и озвѣрѣлые солдаты бросились на меня с цѣлью меня убить. Впрочем, это был человѣк не от мiра сего, не задумывавшiйся пожертвовать жизнью не только ради друга, но ради любого ближняго своего. И такого человѣка большевики нѣсколько раз арестовывали и как контрреволюционера вели на разстрѣл. И каждый раз только коллективное вмешательство толпы рабочих, глубоко его чтивших, спасало его от вѣрной гибели. Он состоял главным врачом 3емско-Городской больницы, когда я под угрозой большевиков рѣшил скрыться. Я умолял Бориса Ильича бѣжать вмѣсте со мной, но он категорически от этого отказался, заявив мнѣ, что он ни за что не бросит сотни находящихся на его попеченiи больных. Впоследствiи он сумел заслужить уваженiе даже большевиков.

 Он скончался 65 лѣт от роду в 1921 году от сыпного тифа. Большевистскiя власти сдѣлали тогда всевозможное для его спасенiя: выписали знаменитых профѣссоров, окружили замѣчательным уходом и даже запретили проѣзд до улицѣ гдѣ он лежал. Но переутомленное сердце сыпняка не выдержало.

Мнѣ разсказали обо всем этом бѣжавшiе оттуда очевидцы. Они разсказывали, что большевики устроили доктору Казасу необычайно пышные похороны, и что весь город с плачем провожал гроб его к мѣсту послѣдняго упокоенiя.

Свѣтлая память о дорогом Борисѣ Ильиче сохранится в моем сердцѣ до самой моей смерти.

Впервые я был избран городским Головою в 1905-м году. Одновременно со мной баллотировавшiйся Мамуна получил одинаковое со мной количество избирательных шаров. Благодаря этому только от губернатора зависѣло утвержденiе одного из нас.

Губернатором тогда был Новицкiй, бывшiй прокурор Окружного Суда… Но не дождавшись его решенiя, я вынужден был спѣшно выѣхать за границу к тяжко больному отцу. Через недѣлю я получил в Вѣнѣ телеграмму моих единомышленников, извѣщавших, что губернатор остановил свой выбор на мнѣ. Оказалось, как я позже узнал, что многiе из симферопольских поклонников моей общественной дѣятельности настоятельно рекомендовали Новицкому предпочесть меня Мамунѣ.

Это происходило, как я сказал выше, в 1905 году, когда вспыхнула первая революцiя и безпорядки охватили всю Россiю. В частности в Евпаторiи подожгли и разграбили нашу паровую мельницу, как потом выяснилось, при благосклонном участiи исправника Михайли.

Он не только палец о палец не ударил для прекращения открытаго грабежа муки, но выстроив тут же против мельницы свой отряд городовых, преспокойно наблюдал пожар мельницы, воспользовавшись коим грабители буквально возами забирали находившiеся в большом запасѣ мѣшки с мукой, а кто не имѣл телѣги, уносил эти мѣшки на глазах полицiи просто на спинѣ.

Эта картина видимо так поразила одного гимназистика, что он тут же набросал карандашом горящую мельницу, стоявших против нея полицейских, и группу грабителей, тащивших на возах и на спинах муку.

Позже, по возвращенiи моем из-за границы, гимназистик этот преподнес мнѣ сделанный им с натуры набросок.

Такова была первая месть Михайли за привлеченiе мною его к отвѣтственности за клевету и осужденiе его. Не ограничившись этим, он в послѣдствiи отомстил мнѣ еще подлѣе, но об этом я разскажу дальше…

Вернувшись в началѣ iюня из своей поѣздки я застал в городѣ полный хаос. Не успѣл я водвориться в качествѣ городского Головы, как ко мнѣ в Управу нагрянула делегацiя полевых рабочих от нѣскольких сот их сотоварищей, расположившихся лагерем на городской привозной площади. Распропагандированные революцiонными «товарищами» они отказывались идти на работу, а т.к. хлѣба уже созрѣли и необходимо было немедленно заняться их съемкой, то сельскiе хозяева тщетно пытались законтрактовать тунеядствующих рабочих. В отвѣт на обращенiе нанимателей они, лежа на брюхѣ, поднимали ногу с лапотью, на которой мѣлом было написано: 5 рублей в день. И это в то время, когда красная цѣна за уборку хлѣба была 50-60 копѣек за день, при чем разумѣется были многiе часы отдыха и обильная ѣда /мясные борщи, каша, дыни, арбузы и т.д./ за счет хозяина. Эти-то господа делегировали ко мнѣ своих товарищей с требованiем, чтобы Управа даром их кормила.

Я ответил делегатам, что сам сейчас отправлюсь к рабочим поговорить. Прибыв на площадь и взобравшись на камень, чтобы меня лучше слышали, я обратился к ним с рѣчью. Я энергично заявил им, что город не станет и не в состоянiи кормить сотни лѣнтяев, что они обязаны немедленно отправляться на сбор хлѣбов, или покинуть город, что никаких угроз и безпорядков я не боюсь. Я напомнил им, что лица, поджегшiе и разграбившiе нашу мельницу, повредили только бѣднѣйшему населенiю, вынужденному за отсутствiем дешевой муки переплачивать наживающимся на чужой счет спекулянтам. Я предложил им приступить не позже слѣдующаго дня к работѣ, или отправляться восвояси. В противном случаѣ, заявил я, губернатор пришлет отряд конных казаков, которые выдворят их силой. В заключенiе я обѣщал им, что на один день пришлю им продовольствiе. Если же они моему требованiю не подчинятся, то пусть пеняют на себя. Тут какой-то местный портняжный подмастерье пытался возражать мнѣ от имени рабочих, но я сразу осадил его, сказав, что он ничего общаго с полевыми рабочими не имѣет, и слушать его я не желаю.

Присутствовавшiй при этом исправник Михайли, ничего со своей стороны для возстановленiя порядка не предпринимая, слушал мое обращенiе к рабочим и только иронически ухмылялся. Однако выступленiе мое увенчалось полным успѣхом.

Я на слѣдующiй день, согласно своему обѣщанiю, отправил рабочим продовольствiе, а еще на слѣдущiй, они всѣ поголовно пошли на уборку хлѣба.

Завершив таким образом свой дебют на новом поприщѣ, я приступил к подготовкѣ перваго собранiя Думы. Я рѣщил с перваго же ея засѣданiя войти с цѣлым рядом серьезнѣйших предложенiй.

Составив и отпечатав брошюрку с моими проэктами, я разослал ее гласным для предварительнаго ознакомленiя. Брошюрка представляла собою краткiй конспект мѣропрiятiй, клонящихся к развитiю города как курорта, и улучшенiю его благоустройства. Предполагалось осуществить их отчасти путем городского займа, главным же образом распродажей новых городских участков. Тут имѣлись ввиду покупка казеннаго участка, постройка театра, насажденiе новых скверов, устройство электрическаго освещенiя и т.д. и т.д.

Проэкты мои, став общеизвестными, возбудили в городѣ много толков. Многiе сочувствовали, иныя относились к ним скептически, а противники мои рвали и метали, называя их пустыми бреднями. Особенно свирѣпствовал нѣкiй присяжный повѣренный Тришкан[4]. Это был совершенно особенный тип, не смотря на два университетских диплома /он окончил юридическiй и математическiй факультеты/, умом далеко не блиставшiй.

Он хотѣл добиться отрицательнаго рѣшенiя Думы, заранѣе публично раскритиковав мои проэкты. С этой цѣлью он устроил большое собранiе в клубном залѣ, зазвав туда городских гласных и массу избирателей.

Взобравшись с моей брошюркой в руках на кафедру, он стал потрошить по косточкам каждое слово ея, не оставляя камня на камнѣ ни от одного предложенiя. Однѣ из них он называл бредом сумашедшаго, другiя совершенно безграмотными, третьи безчестными и клонящими город к банкротству и т.д. и т.д. А под конец своего выступленiя так остервенѣл, что заорав не своим голосом, соскочил с кафедры и, разорвав брошюрку в клочья, бросил их на пол и стал топтать их и плеваться. Публика в огромном большинствѣ возмущалась поступком психопата, а один из остроумных гласных, татарин Аджи-Халиль, на всю залу воскликнул: «Улян! /ай да молодец/». Я думал он два факультета кончил, а оказывается не он их кончил, а факультеты его кончили.

Но изступленная выходка Тришкана ничего, конечно, в ходѣ событий не измѣнила и первое же засѣданiе Думы под моим предсѣдательством прошло блестяще.

Не смотря на оппозцiю его друзей, всѣ предложения мои были приняты единогласно, и я получил самыя широкiя полномочiя на проведенiе в жизнь моих проэктов. Переполнившая зал публика встрѣтила аплодисментами как мое появленiе на предсѣдательском мѣстѣ, так и в особенности рѣшнiя Думы, одобрившей мои предложенiя. Важнѣйшее из них, как я уже упоминал, заключалось в прiобрѣтенiи казеннаго участка. Участок этот площадью в десять десятин находился между старым городом и дачным раiоном. Очень давно здѣсь было принадлежавшее казнѣ соленое озеро, и назвазванiе это – «казенное соляное озеро» так за ним и сохранилось. Озеро, находившееся у морского пляжа, давно высохло, и теперь мѣсто это представляло собою котловину для свалки мусора. Я проэктировал покупку этих десяти десятин с цѣлью, выровняв, разбив на участки и распродав их, построить на вырученныя деньги театр и насадить вокруг него большой сквер. Однако Главное Управленiе Земледѣлiя и землеустройства, за которым числилась эта котловина, и в особенности мѣстный представитель его агроном Золотилов, продолжили упорно именовать ее соляным озером и сообразно этому высоко расцѣнивать. Об уступкѣ городу злополучнаго участка необходимо было ходатайствовать в С.Петербургѣ. Снабженный полномочiем Думы уплатить за него до сорока тысяч рублей я туда и помчался. Вот когда понадобилась энергiя, изворотливость и настойчивость. За всю мою карьеру я так не потрудился, как в данном случаѣ. Эпопея эта настолько занимательна, что стоит подробно ее описать.

---

[1] Б.И. Казас (1861–1922) – врач, доктор медицины, общественный деятель, незаурядный талантливый человек. С 1897 г. постоянно жил в Евпатории. Работал заведующим земской больницы и, одновременно, старшим врачом Мойнакской грязелечебницы. Исключительно высокие качества Б. Казаса как гуманиста и врача, обладавшего универсальными знаниями в областях теоретической и практической медицины, сделали его одним из наиболее известных и любимых людей в Евпатории. Неоднократно избирался гласным Городской Думы. Почётный председатель Евпаторийской научно-медицинской ассоциации и многих других научных и общественных организаций. Участник XII съезда русских естествоиспытателей и врачей. Умер во время борьбы с эпидемией тифа в Евпатории 26 июня 1922 г. (у С. Дувана ошибочно указан 1921 г.).

[2] Юзовка (ныне Донецк) в описываемый период – поселок с численностью около 35 тыс. чел. Автор ошибочно помещает ее рядом с Харьковом, до которого около 300 км.

[3] Осип Ильич Фельдман (1863 – 1912) – российский гипнотизёр, пионер отечественной психотерапии, прототип персонажа пьесы Л. Н. Толстого «Плоды просвещения» Гросмана.

[4] Ю.Ю. Тришкан (1862–1925) – юрист. Родился в Евпатории. Эмигрировал в 1920 г. в Болгарию. Б.С.Ельяшевич считал его крупным общественным деятелем Евпатории, пользовавшимся всеобщим уважением в городе.

Все части здесь.

Моя общественная дѣятельность. Часть 3.

Бывшiй Евпаторiйскiй Городской Голова и Предсѣдатель Земской Управы Семен Сергѣевич Дуван.

Публикуется по книге «Историко-культурное наследие крымских караимов» (редактор и составитель А.Ю. Полканова. Симферополь, 2016)

Комментарии А.К. Клементьева, А.Ю. Полкановой, С.В. Кропотова.

Часть 2 здесь.

Долго еще бурлил город.

Засуетились друзья исправника. Рѣшили апеллировать в окружный суд: выписать самого Карабачевскаго[1] и т.д. и т.д., вплоть до того, что нашлись и охотники «переломать ребра Дувану».

Почти всѣ газеты провинцiальныя и столичныя посвятили этому из ряда выходящему событiю цѣлыя столбцы. Среди них особенно выдѣлялась статья талантливаго фельетониста Дорошевича[2] в московском «Русском Словѣ». Статью эту я прочел случайно, при совершенно курьезных обстоятельствах. Спустя нѣсколько дней послѣ процесса мнѣ надо было поехать в Одессу. Пароход отходил из Евпаторiи около 8 ч. вечера, и когда я поднялся на него, публика 1-го класса находилась за обѣдом в столовой. Заняв мѣсто за общим столом я замѣтил, что пассажиры оживленно о чем-то бесѣдуют, передавая из рук в руки номер «Русскаго Слова». Мой сосѣд обращается ко мнѣ:

– Вы, кажется, сѣли в Евпатории. Может быть, вы сможете разсказать нам нѣсколько подробнѣе об этом замѣчательном процессѣ, может быть, даже знаете члена управы Дувана?

– Да, я его немножко знаю, – отвѣчаю я – и кое что мог бы об этой исторiи разсказать.

Заинтригованные пассажиры забрасывают меня вопросами: «А что он молодой, или старый? Какой, однако, молодчина! Знаете ли вы его, что он вам разсказал, как он выглядит?»

– Да вот, он сам перед вами, господа.

Шумные аплодисменты явились отвѣтом на мои слова. Всѣ окружили меня, заинтересовавшись моим повѣствованiем.

Закончилась же исторiя с исправником довольно просто. Апеллировать он не рѣшился, да и Карабчевскiй и всѣ болѣе или менѣе видные адвокаты решительно отказались выступать его защитниками. Пригласили меня на вечер к одному из старых обывателей города, а Михайли спрятали в соседней комнатѣ. Затѣм неожиданно его вытолкали и произошла сцена вродѣ примиренiя гоголевскаго Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем, с тою лишь разницей, что Михайли должен был не только публично просить у меня прощенiя, но и напечатать в крымских газетах, что он, признавая свою вину, искренно о своем поступкѣ сожалѣет. Но зато, крѣпко затаив свою злобу, он, спустя два года жестоко отомстит мнѣ уже в бытность мою городским Головою. Об этом я разскажу позже.

А пока еще несколько слов о незабвенной памяти В. Ф. Трепоповѣ.

Я упоминал уже, что знал семь губернаторов и столько же вице-губернаторов а что только В.Ф. Трепов являлся среди них во всѣх отношенiях на своем мѣстѣ.

Человек огромнаго ума, исключительнаго благородства и безукоризненной преданности служебному долгу, он умѣл покорить даже большевиков, прекрасно знавших его монархическiе взгляды и политическое прошлое. Он спокойно проживал на своей квартире в Петрограде, вплоть до убiйства Урицкаго, неоднократно его вызывавшаго и с необыкновенной почтительностью подолгу с ним беседовавшаго. Его не трогали, пока не был убит этот ленинградскiй диктатор. Затем, когда в связи с этим убiйством пошли безпощадныя массовыя репрессiи, В. Ф. Трепов был сослан на Кавказ и звѣрски умерщвлен в Кисловодске /а по другой версiи в Кронштадѣ/[3].

Мы разстались с ним на этих страницах с момента утвержденiя меня членом Управы. Впоследствiи, уже в бытность мою Городским Головою, я много раз посѣщал его в Петроградѣ, неизмѣнно пользуясь его покровительством и помощью при поѣздках моих в столицу с ходатайствами о городских нуждах. Я разскажу об этом отдельно. А пока кое-что об его дѣятельности на посту Таврическаго губернатора. Он держался всегда с необычайным достоинством и абсолютной объективностью, снискав глубокое уваженiе и симпатiи всѣх правых и лѣвых: общественных дѣятелей, будь то губернское или уѣздныя земства, или любое казенное или городское учрежденiе. Истинный аристократ и боярин в лучшем смыслѣ этого слова, большой хлѣбосол и необычайно радушный хозяин. Особенно заметно это было, когда он чествовал обѣдом состав губернскаго собранiя в отвѣт на традицiонный обѣд, даваемый земством губернатору. Когда же он прiѣзжал в какой-либо город по дѣлам службы, он рѣшительно отклонял устраиваемые городом обѣды и чествованiя. Тогда как всѣ его предшественники и замѣстители с величайшей охотой принимали такiе обѣды, обмѣниваясь на них взаимными тостами и фальшивыми комплиментами.

В частности при посѣщенiи нашей Евпаторiи Вл. Фед. разъѣзжал до городу на простых извозчиках, отклоняя предлагаемые ему экипажи городского Головы.

В первый из своих прiѣздов к нам послѣ исторiи с Мамуной он демонстративно отказался от объѣзда города в сопровожденiи городского Головы, как это было обычно принято. Подчеркнув этим свое возмущенiе лицемѣрiем Мамуны, он просил меня, члена Управы, сопровождать его повсюду.

На этом я закончу пока характеристику В. Ф. Трепова и разскажу кое-что об остальных губернаторах.

Первым губернатором, при коем я начал общественную дѣятельность, был М. П. Лазарев[4].

Типичный помпадур в стилѣ щедринских типов, он никогда и ничѣм серьезно не интересовался, ища только популярности. Достигнуть этого в 1893 году было совсѣм не трудно. В глазах тогдашних малокультурных крымских жителей губернатор был окружен особым ореолом. Видѣть его вблизи, и даже разговаривать с ним, почиталось за счастье. Учитывая это, Лазарев с тросточкой в руках ранним утром обходил симферопольскiй базар, запросто вступая в бесѣды с торговцами.

При посѣщенiи того или иного города он неизмѣнно принимал  устраиваемый в честь его обѣд. Устраивала его городская Управа по подписке. Любой обыватель, внеся 10 рублей, удостаивался чести губернаторскаго рукопожатiя и обѣда за общим с ним столом.

За отсутствiем в тогдашней Евпаторiи достаточно просторнаго помещенiя, губернаторскiй обѣд устраивался в баракѣ при грязелечебницѣ. Охотников участвовать в таком обѣдѣ, кромѣ гласных Думы, набиралось человѣк пятьдесят. Они встрѣчали губернатора выстроившись на площадкѣ, гдѣ он торжественно всѣх обходил, каждому пожимая руку /минута незабываемая!/. Затѣм начиналось пиршество. Губернатор провозглашал первый тост во здравiе «необычайно деятельной и блестяще способствовавшей процветанiю города Управы, в лице гр. Мамуны и его сотрудников».

В отвѣт на это городской Голова превозносил до небес Его Превосходительство, неустанно пекущееся о благѣ населенiя и сегодня осчастливившаго город высоким вниманiем своим.

Присутствовавшiе млѣли и во всю глотку кричали ура.

Попрощавшись со всѣми опять таки «за руку», помпадур отъѣзжал. И долго еще счастливое событiе это служило темой радостных воспоминанiй среди участников обѣда, небрежно, как бы вскользь, произносивших: «это было, когда я обѣдал с губернатором».

Та же исторiя повторялась во всѣх крымских городах и закончилась тѣм, что лучшая улица каждаго города была названа «Лазаревской» в знак глубокой признательности «За неутомимыя заботы о нем» человѣка, в сущности палец о палец не  ударившаго.

Вторым при мнѣ губернатором был В. Ф. Трепов, и затѣм Волков, о которых я уже говорил.

Слѣдующiй губернатор Новицкiй утвердил меня Гор. Головою. Послѣ него самодур Лавриновскiй. За ним гр. Апраксин и наконец, в 1914 г. бывшiй командир Крымскаго коннаго полка Н. А. Княжевич, предпочтившiй должность Таврическаго губернатора пребыванiю на фронтѣ[5].

Большой карьерист, пользовавшiйся вначалѣ покровительством Императрицы, Княжевич впослѣдствiи был Ею же смѣщен по жалобѣ татар на его кузена Щербинскаго, состоявшаго при нем чиновником особых порученiй. Сам Княжевич не брезгал ни общественными, ни частными обѣдами и дарами. Страшно тщеславный, он во многом напоминал Лазарева. Что же касается Щербинскаго, то открытый взяточник и пьяница, он именем губернаторскаго кузена терроризировал всю губернiю. Не пожелавшiе болѣе терпѣть его безчинства крымскiе татары командировали к Императрицѣ Зайде-Ханум Муфтизаде, умную и смѣлую жену полковника-татарина. По жалобѣ ея Княжевич был смѣщен в 24 часа. Вѣдь подумать страшно, что Щербинскiй и сам являлся кандидатом в губернаторы. Так было принято: слѣдующей служебной ступенью чиновника особых порученiй являлась должность вице-губернатора, заканчивающаяся затем губернаторством.

Будучи смѣщен с должности Таврическаго губернатора, каковою он особенно дорожил, Княжевич был назначен Одесским Градоначальником. Но ввиду последовавшей вскоре революцiи, он не успѣл там повластвовать. Это вдохновило В. М. Пуришкевича посвятить Княжевичу слѣдующiе стишки:

«Крымская Цикада»
Чѣм больше дров, тѣм меньше лѣсу. 
Россiя край прогнивших шпал. 
Градоначальником в Одессу 
Назначен юркiй генерал.
Его карьеры путь нам вѣдом:
Уйдя из строя в год войны,
Он брал гдѣ лестью, гдѣ обѣдом,
Ловя военные чины.
В боях не получив крещенья,
Хватал с мечами ордена,
Считая вздором убѣжденья
В лихiе наши времена.
Но получивши звѣзд без счета,
Звѣздою сам, увы, не стал.
Зане всегда топил кого-то,
Себѣ готовя пьедестал.
Дитя тылов и вахт-парада ,
Жирѣя на микробах смут,
Недолго «крымская Цикада»
 К нам залетѣв, пробудет тут.
Путь закоулков, перешейков,
Таков Княжевическiй путь.
Пока он только «пти» Воейков,
Но будет «гран»  когда-нибудь. 

Эти то бездарные и безсовѣстные губернаторы, вице-губернаторы и чиновники и погубили Россiю. Никакiе Ленины, Керенскiе или Милюковы и никакiе революцiонеры не причинили нашей несчастной родинѣ столько зла, как эта гнусная компанiя старорежимных правителей.

Отчасти слабоволiе злополучнаго Государя Николая II-го, а больше всего безчестность злоупотреблявшаго довѣрiем Его окруженiя и явились причиной гибели Россiи и мученическаго конца несчастной Семьи Царской…

Семь губернаторов и столько же вице-губернаторов я знал… Много можно было бы поразсказать о них, но я и так отклонился в сторону.

Об одном только вице-губернаторѣ, наиболѣе ярко выраженном типѣ отъявленнаго мракобѣса, я не могу умолчать.

 Это Масальскiй-Кошура[1], впослѣдствiи Харьковскiй губернатор. Он правил Таврической губернiей в неспокойных 1905-м и 1906-м годах. Часто исполняя обязанности отсутствующаго губернатора, он распоясывался вовсю. Автомобилей еще не было, и разъѣзжал он в сопровожденiи отряда стражников /ингушей/ с ружьями наперевѣс, бѣшено мчавшихся за его коляской.

Так разъѣзжал он и у нас, наводя панику на горожан, едва успѣваших уклониться от нагаек стражников, расчищавших дорогу его превосходительству.

Беззастѣнчивость его была бездредѣльна. Он безцѣремонно заявлял мнѣ при предсѣдателе земской Управы, что прiѣдет к нам обѣдать. Общественными дѣлами он не интересовался. Обьѣзжая со мною город и делая визиты только предсѣдателю мѣстнаго отдѣла Союза Русского Народа, исправнику и д-ру Антонову, он настойчиво внушал мнѣ, что в дѣятельности своей я должен руководиться исключительно их указанiями. Председателя земской Управы он очень любил и никаких внушенiй ему не дѣлал, ибо тот был одного поля с ним ягода.

Во главѣ земства находился тогда Порфирiй Бендебери[2], крупный помѣщик, из породы зубров. Едва грамотный, но с большой смекалкой, он справедливо считался хорошим сельским хозяином и отличался большим хлѣбосольством. Пиры и попойки у него почти не прекращались. Закармливал он и земских гласных, губернское начальство преимущественно из крестьян.

Постоянными же его гостями и собутыльниками были Михайли, Антонов и предводитель дворянства Сербинов, такой же как и он недоучка и пьяница.

Меня он ненавидѣл и совмѣстно с Мамуной не пропускал случая выкинуть в отношенiи меня какую-либо гадость. Судьбѣ угодно было, однако, чтобы я же через нѣсколько лѣт замѣнил его на посту предсѣдателя земской Управы. Но об этом будет сказано дальше.

Женат был Порфирiй Бендебери на своей бывшей горничной Дашкѣ, которую предварительно изнасиловал. Эта Дашка, вплослѣдствiи Дарья Хведоровна, заслуживает того, чтобы удѣлить ей здѣсь нѣсколько строк.

Баба очень не глупая и бойкая, она съумѣла использовать увлечение ею Порфирiя и громогласно заявляла всѣм: «что у нея на долони /на ладони/ волосья выростут, коли Порфирiй на ней не женится».

И дѣйствительно она ловко его окрутила и стала барыней Дарьей Хведоровной. А так как к тому же она была прекрасной хозяйкой /пироги и кулебяки ея славились на всю губернiю/, то и гости у них не переводились. Она умѣла по-своему и занимать их. «Я, – говорит, – одѣла у тiятр платье вампир /ампир/ и произвела у ем курорт /фурор/». «Раньше Порфышка меня забиждал. а теперь сам губернатор у мине ручку цилует». Увидя как-то в Москвѣ в художественном магазине статуэтки русских писателей, она скомандовала: «Завернить минѣ парочку от тих Гоголей».

---

[1] Павел Николаевич Мосальский-Кошуро (1860-1918) –  российский государственный деятель, Таврический Вице-губернатор (?-1913), Харьковский Вице-гебернатор (1913-1916), жёстко подавил восстание в Казахстане; одни писали о нём как о «символе реакции, самодурства и жестокости», другие отмечали энергичность, строгость, любовь к порядку; рабочие видели в нём своего спасителя.

[2] Председатель Земской Управы Порфирий Алексеевич Бендебери в 1909 г. организовал бойкот части гласных обсуждения отдельного доклада С. Дувана, посвященного перспективным планам развития Евпатории. В городе началась кампания по дискредитации С. Дувана перед выборами Городского Головы в 1910 г. П. А. Бендебери оставался непримиримым противником С. Дувана и его начинаний и в дальнейшем.

---

[1] Николай Платонович Карабаческий (1851 – 1925) – выдающийся российский адвокат, известный участием в самых сложных и резонансных судебных процессах.

[2] Влас Михайлович Дорошевич (1864 — 1920) – известный российский фельетонист, обличитель провинциальных нравов и критик провинциальных властей.

[3] Расстрелян в Кронштадте в 1918 г.

[4] Пётр Михайлович Лазарев (1850 – 1919) – российский государственный деятель, Таврический губернатор (1889 – 1901). Способствовал развитию торговли, промышленности, строительству водопровода, при нём появилось железнодорожное сообщение между Джанкоем, Феодосией и Керчью, в Керчи построен металлургический завод.

[5] Василий Васильевич Новицкий (? – 1911) – Таврический губернатор (1905 – 1911).

 Граф Пётр Николаевич Апраксин (1876 – 1862) – русский государственный и политический деятель, Таврический губернатор (1911 – 1913)

Николай Николаевич Лавриновский (1875 – 1930) – российский государственный и политический деятель, Таврический губернатор (1913 – 1914).

Николай Антонинович Княжевич (1871-1950) –не выбирал, а был назначен Таврическим губернатором (1914-1917). Вряд ли старался избежать фронта, где отличился, командуя 2-й бригадой 8-й кавалерийской дивизии на Висле под Аннополем, за что был награждён Золотым оружием. Будучи губернатором, сделал немало полезного для Крыма.

Все части здесь.

Моя общественная дѣятельность. Часть 2.

Бывшiй Евпаторiйскiй Городской Голова и Предсѣдатель Земской Управы Семен Сергѣевич Дуван.

Страница машинописи С. Дувана

Публикуется по книге «Историко-культурное наследие крымских караимов» (редактор и составитель А.Ю. Полканова. Симферополь, 2016)

Комментарии А.К. Клементьева, А.Ю. Полкановой, С.В. Кропотова.

Часть 1 здесь.

Началась моя трудная служба… Мамуна и Пашуров всячески мнѣ гадили. Особенно рѣзко это сказывалось на засѣданiях Управы, гдѣ прiятели двумя голосами неизмѣнно побивали мой один.

Я не унывал и упорно вел свою линiю, поощряемый большинством гласных и авторитетной поддержкой В. Ф. Трепова. Наибольшее вниманiе мною было удѣлено улучшенiю санитарнаго состояния города и развитiю курорта. Моими старанiями была построена заразная больница, значительно улучшена очистка города, совершенно преобразована пожарная команда, раньше состоявшая из нѣскольких кляч при развалившихся бочках, и не располагавшая даже сколько-нибудь пригодными шлангами. Съѣздив снова за свой счет в Петроград, я добился уступки городу находящейся в центрѣ его большой площади с тюремным зданiем, здесь мною был устроен, пока открытый рынок, а тюрьма перенесена за город во вновь отстроенное теплое и свѣтлое помѣщенiе[1]. Моей же настойчивостью и трудами были выстроены два прекрасных городских училища.

Наибольшей заслугой своей в ту пору явилось превращение трехсот десятин городской земли в цветущiе дачные участки.

Непосредственно примыкавшая к городу земля эта находилась под огромным слоем наноснаго песка. Очистив эту землю от песка, я предложил Думѣ распродать ее на льготных условiях отдѣльными участками в одну десятину, с обязательством засадить и застроить каждый участок по указанiям, выработанным управой. Город, со своей стороны, обязывался провести улицы и освѣтить их. В замощенiи же не было надобности благодаря плотному скалисто-глинистому грунту, представлявшему собою природное шоссе. Предложенiе мое Думой было принято, участки быстро распроданы, и на 300 десятинах бывшаго песчаннаго пустыря, как по волшебству, выросли великолѣпные фруктовые и виноградные сады, гостиницы, пансiоны, санаторiи и частныя виллы.

Этому способствовали, как я сказал выше, артезiанскiе колодцы, вырытые почти да каждом участкѣ. Я первый подал примѣр засадки и застройки дач, создав на прiобретѣнном мною у самого моря участкѣ образцовый фруктовый, виноградный и декоративный сад. Скептики высмѣивали мои затѣи, трубя повсюду, что я безумствую, бросая деньги в песок.

В угоду им я даже назвал вначале мою дачу «Прiятное заблужденiе», замѣнив впоследствии это наименованiе на дачу «Мечта».

Энергiя моя была неистощима. Одновременно с устройством дачнаго района я и в старом городѣ создал у берега городской сквер, добыв и там артезианскую воду.

В скверѣ этом был устроен прекрасный с огромной террасой городской ресторан, гдѣ арендатор за скромную плату отлично кормил. Здѣсь мѣстная и прiѣзжая публика лѣтними вечерами лакомилась шашлыками, чебуреками, кефалью на шкарѣ[2] и прочими необыкновенно вкусными крымскими блюдами, заѣдая их сочными и ароматными евпаторiйскими дынями и персиками. Тут же помѣщалось и отдѣленiе городского клуба[3].

А в спецiально выстроенной музыкальной раковинѣ играл приглашенный по моей же иницiативѣ великолѣпный симфоническiй оркестр. Меня высмѣяли и тогда, когда я предложил его пригласить, – какой мол, евпаторiйскiй татарин, караим или грек поймет что-нибудь в серьезной музыкѣ. Но и на этот раз я оказался прав. Публика, и особенно молодежь, валом повалила на симфонiю, и я смѣло мог заявить, что мѣстное населенiе было в отношенiи музыки совершенно перевоспитано. Вкусы развились, и даже старики, любившiе простые мѣстные мотивы, с не меньшим удовольствiем слушали Чайковскаго и Мусоргскаго.

Это было в 1905-м году. Сейчас же послѣ Русско-Японской войны в столицах началось так называемое «освободительное движение», перекинувшееся затѣм на провинцiю, ознаменовавшееся учрежденiем Государственной Думы, и завершившееся кровавыми еврейскими погромами на Юге Россiи. Впослѣдствiи было установлено, что иницiатором их был так называемый «Союз Русскаго Народа», возглавляемый доктором Дубровиным[4]. Многiе губернаторы и подвѣдомственная им полицiя не только поощряли, но часто и провоцировали эти погромы. Разнузданная чернь, нерѣдко заблаговременно спаиваемая, предавалась убiйству и грабежу еврейскаго населенiя, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей.

Начавшаяся в Одессе волна погромов докатилась и до Крыма: Симферополь, Феодосiя, Мелитополь[5] и другiе крымские города были последовательно залиты еврейской кровью. Единственным городом, избѣжавшим этой печальной участи, была Евпаторiя, обязанная своим спасенiем самоотверженiю тогда еще молодого члена Управы[6].

Погромы обычно совпадали со всеобщими забастовками, когда праздная толпа заполняла повсюду городскiя улицы, базары и площади. Всякое движенiе останавливалось. Прекращалось жѣлѣзнодорожное и внутригородское сообщенiе.

То же самое в маѣ 1905 года[7] происходило и у нас. Прекращена торговля и всякая работа, фабричная, заводская и даже домашних служащих. Ни извозчиков, ни иных общественных или частных способов передвиженiя.

Озвѣрѣвшiе хулиганы безнаказанно рыскали в толпѣ, открыто призывая ее к буйству. Город замер. Полицiя бездействовала. Возглавлялась она у нас исправником Михайли, толстомордым и безсовѣстным. Я, не долго думая, запряг свой кабрiолет и отправился в полицiю.

Вопреки всеобщей забастовкѣ, толпа, не успѣв опомниться от неожиданности, дала мнѣ проѣхать. Я почти повелительно, предложил Михайли сѣсть в мой кабрiолет и объехать город, успокаивая толпу и в качествѣ начальника полицiи строго запрещая малѣйшiе эксцессы. Ему оставалось только, скрѣпя сердце, мнѣ повиноваться. Я дошел до такой дерзости, что пригрозил застрѣлить его, если у нас начнется погром. Решительные шаги мои возъимѣли успѣх. Все утихомирилось. Погром был избѣгнут, а на слѣдующiйдень прекратилась и всеобщая забастовка.

Я считаю долгом оговориться, что в этот перiод губернатором нашим был уже не В.Ф. Трепов, который, разумѣется ни в одном из крымских городов погрома не допустил бы. Он был уже в С.-Петербурге членом Государственного Совѣта.

Таврическим губернатором был тогда Е. Н. Волков[1], человѣк безвольный, недалекiй и типичный черносотенец.

Наглядным показателем его отношенiя к погромам было его совершенно безучастное присутствiе на улицѣ у губернаторскаго дома, гдѣ на его глазах толпа безнаказанно свирѣпствовала и убивала. Он пальцем не пошевелил для прекращенiя буйства.

У меня и понынѣ хранится покрытый многочисленными подписями благодарственный адрес Еврейскаго Общества, поднесенный мнѣ через нѣсколько дней по успокоенiи города.

Не успокоился только исправник Михайли. Обозленный, что я сорвал его провокаторскiе планы, он рѣшил жестоко мнѣ отомстить.

Месть свою он осуществил в нѣсколько прiемов, сначала в бытность мою членом Управы, а позже уже и во время нахожденiя моего в должности городского Головы.

Я разскажу пока о первом случаѣ, происшедшем спустя двѣ недѣли послѣ памятнаго дня.

Я и Михайли, каждый по своей должности, участвовали на заседаниях воинскаго присутствiя при наборѣ солдат.

Засѣданiя эти происходили под предсѣдательством предводителя дворянства, при обязательном участiи воинскаго начальника, исправника, члена городской управы и двух врачей /военнаго и городового/.

Во время перерыва на одном из таких засѣданiй и исправник вдруг обращается ко мнѣ. «Семен Сергѣевич, в нашей тюрьмѣ нѣт иконы, и это очень печально. Я бы просил вас, как члена Управы, озаботиться прiобрѣтенiем таковой».

– Хорошо. Я доложу Управѣ о Вашей просьбѣ. Да, кстати, скажите, какой приблизительно расход на это потребуется.

– Да что там за расход, достаточно вѣдь и маленькой иконы, ну, рублей в 25 – 30 что ли.

– Если рѣчь идет о такой небольшой суммѣ, то я беру на свою отвѣтственность этот расход. Вы, пожалуйста, прiобрѣтите икону и пошлите в Управу счет. Он будет оплачен.

В разговор этот неожиданно вмѣшивается городовой врач Антонов[2], и обращаясь к Михайли, говорит:

            – Да зачѣм же покупать икону. Вы просто обратитесь к гимназическому священнику, отцу Василiю. Ему при постройкѣ гимназической церкви пожертвовали такую массу икон, что он буквально не знает куда их помѣстить и конечно охотно уступит вам одну для тюрьмы.

– Ладно, я так и сдѣлаю, – отвечаѣт Михайли.

 Проходит недѣля и ко мнѣ в Управу является от исправника столяр со счетом в 350 рублей «за кiот для тюремной иконы». Ничего не понимая, я возвращаю столяра и прошу передать Михайли, что тут очевидно какое-то недоразумдѣнiе, ибо я никого на такой расход не уполномачивал и что я с ним по этому поводу поговорю. Столяр является в полицейское управленiе и в присутствiи помощника исправника и пристава передает исправнику мой отвѣт. Тот разсвирѣпѣл и начал орать: «Ах вот как: Дуван, значит, слова но держит, ну хорошо. Г-н пристав, составьте сейчас-же подписной лист, обойдите весь город и, заявив всѣм, что Дуван, караим, не желает платать за икону, которую он, как член Управы обязался оплатить, Вы собираете частныя пожертвованiя для покрытiя этого счета».

Пристав немедля приступает к исполненiю приказанiя начальства… Ничего этого не зная, я захожу вечером в городской сквер, и первый встрѣтившiйся там знакомый набрасывается на меня: «В чем дѣло, Семен Сергѣевич? Почему вы не оплатили расхода на икону, и пристав теперь собирает пожертвованiя, а исправник в клубѣ рвет и мечет, разсказывая всѣм о вашем поступкѣ. Я и сам внес один рубль приставу».

Я не успѣл опомниться от удивленiя, как в этот момент подходит к нам доктор Антонов, хохочет, услышав заявленiе моего собесѣдника, и говорит ему: «Вот так курьезная исторiя. Знаете вы в чем дѣло? В перерывѣ на одном из засѣданiй воинскаго присуствiя Михайли просит Семена Сергѣевича, как члена Управы, озаботиться прiобрѣтенiем для тюрьмы маленькой иконы стоимостью в 25 – 30 рублей. Вотвѣт на это Семен Сергѣевич просит исправника купить желаемую икону и прислать счет для уплаты в Управу. Я же посовѣтовал Михайли не покупать, а попросить, чтоб отец Василий уступил ему одну из многих икон, оставшихся от пожертвованных на гимназическую церковь. Вот Михайли выбрал среди них самую большую, почти в сажень величиной и заказал для нея дорогой кiот, в 10 раз превышающiй сумму, ассигнованную по его же указанiю. Естественно, что Управа отказывается оплатить такой счет. Поэтому Михайли и затѣял этот сбор пожертвованiй».

Таким образом, совершенно не подозревая всѣх последствiй своего разсказа, Антонов наивно засвидѣтельствовал перед моим прiятелем, как в дѣйствительности все произошло.

Надо замѣтить, что полицейскiй врач Антонов являлся образцом классической глупости, формализма и черносотенства[3]. На меня он смотрѣл свысока и вмѣстѣ с Михайли являлся ярым моим противником.

Но об этом еще рѣчь впереди. А пока я продолжаю свой разсказ.

Зашел я в клуб, и там десяток лиц тоже окружили меня с вопросами по поводу негодованiя только что ушедшаго исправника. Я на другой же день послал ему оффицiальное письмо, требуя, чтобы он немедленно отменил свое распоряжение о пожертвованiях и публично со мною объяснился. «В противном случаѣ, – писал я, – если до завтра требованiе мое не будет исполнено, я привлеку вас к судебной ответственности за клевету».

Отвѣта на это письмо я не получил и подал городскому судьѣ жалобу на исправника и пристава.

Такая «дерзость» произвела повсюду впечатлѣнiе разорвавшейся бомбы. Как? – обвинять полицiю в клеветѣ?! Подавать на нее в суд?! Такого случая тогдашняя Россiя еще не знала.

Город и губернiя заволновались. Цѣлыми группами приходили ко мнѣ доброжелатели отговаривать от «безумнаго шага». Сам губернатор /Волков/ примчался из Симферополя, чтобы «воздействовать» на меня своим авторитетом.

Добрым согражданам не трудно было доказать, что тут не только защита моего добраго имени, но и опасенiе крупных безпорядков, ибо провокацiя исправника, мотивировавшаго свой поступок тѣм, что Дуван караим, могла легко вызвать настоящiй погром.

Не поколебали моего рѣшенiя ни увѣщеванiя губернатора, ни плохо скрытая угроза его.

– Что это вы затѣяли, С.С.? Я полагаю, что вы напрасно на исправника обиделись. Ясно, что тут недоразумѣнiе. Подумали ли вы о том, что судебный процесс против представителя полицейской власти, помимо обращенiя к начальнику губернiи, может непрiятно отразиться и на вашей личной карьерѣ? Наконец вам бы слѣдовало стать выше мелочного самолюбiя, если даже таковое данным случаем и задѣто. А я, со своей стороны, укажу исправнику на его излишнюю горячность и опрометчивость. Я настоятельно рекомендую вам дѣло это прекратить и попросту протянуть руку исправнику. Я полагаю, да вѣроятно и многiе согласятся с тѣм, что кто первый протянет руку, тот и будет прав.

– Никак нѣт, Ваше Превосходительство, доказывать таким способом правоту свою я рѣшительно отказываюсь, ибо добрым именем своим я дорожу больше, чѣм любой карьерой. Дѣло зашло далеко. Клевета исправника приняла слишком широкую огласку. Только публичным судом я могу показать обществу, гдѣ истина. Простите меня, но послѣдовать авторитетным указанiям Вашим я не нахожу, к сожалѣнiю, возможным.

Так Волков и отъѣхал не солоно хлебавши. Я же, не теряя времени, принялся за подготовку матерiалов для вѣрнаго выигрыша в судѣ.

Наиболѣе трудная задача заключалась в обезпеченiи надежными свидетелями. Ведь дело шло о показанiях против полицiи и трудно было разсчитывать, чтобы у обывателей хватило гражданскаго мужества правдиво изобличить начальство. Я начал с того, что вмѣстѣ с одним прiятелем обошел ряд лавок, по преимуществу греческих. Приходим в первоклассный гастрономическiй магазин Панаiотова /гласнаго думы/.

– Здравствуйте Афанасiй Иванович, что у вас новенькаго?

– Цесть имѣем кланяться. С.С., вот полуцили свѣзiй икру. Замѣцательная самая /шамая/, незинскiй агурчик, удѣльный вино, кiевскiй варенье и т.д.

Попросив отпустить его мнѣ кое-что из названных деликатесов, я, с безразличным видом, продолжаю:

– А что А.И., вы тоже вѣроятно подписались при сборѣ пожертвованiй на икону?»

– Ах, С. С. Цто зе подѣлаесь, когда приходит господин пристав, по приказанiю исправника, рази мы мозем отказать. Вы знаете, как мы вас увазаем и никогда не подумаем, цто вы не дерзали слово, ну а кто пойдет против полицiя?

– Ну само собою разумеется, да я вовсе и не в претензiи на тѣх, кто подписался. Кстати, нѣт ли у вас еще хорошаго шоколада?

– Как зи, как зи, вцера еще полуцили «ииньон» Крафта и свѣзiй коробки от Пока из Харькова.

И я, и сопутствущiй мнѣ прiятель, купив сладостей, дружески распрощались с любезнѣйшим Афанасiем Ивановичем.

Ту же сцену мы разыграли и в лавках Евангелиди, Василькiоти и других.

Я был вполнѣ удовлетворен тѣм, что каждый из этих свидѣтелей чистосердечно подтвердил в присутствiи третьяго лица и факт сбора, и несомнѣнно клеветническiй характер заявленiй пристава.

Затѣм я пригласил из Симферополя молодого, талантливаго адвоката Лебединскаго для защиты моих интересов на судѣ.

Человѣк болѣе чѣм либеральных взглядов, он с радостью ухватился за возможность участiя в столь рѣдком и пикантном процессѣ, как выступленѣе против полицiи…

Настал день разбора дѣла у городского судьи. Весь город в волненiи. Камера суда переполнена публикой. На улицѣ огромная толпа, состоящая, главным образом, из рабочих, средних обывателей и аристократiи обоего пола, коим не удалось проникнуть в камеру.

Судья оглашает обвинительный акт и начинает допрос свидѣтелей. Первым вызывается д-р Антонов.

– Разскажите, свидетель, что Вы знаете по этому дѣлу.

Антонов путается, сбивается и, наконец овладѣв собою, развязно заявляет:

– Да что же, г-н судья, дѣло выѣденнаго яйца не стоит. Оба: и исправник, и член управы, просто не поняли друг друга, вот и все. Мнѣ совершенно непонятно почему Сем. Серг. мог обидеться.

– Да вѣдь вы же присутствовали при их разговоре?

– Присутствовал…

Я обращаюсь к судьѣ с просьбой допросить свидѣтеля Туршу, при встрече с которым в городском саду д-р Антонов иначе описывал все происшедшее.

Антонов хлопает себя по лбу:

– Ага, теперь я понял, почему тогда С.С. так подробно переспрашивал меня в саду.

– Поздно поняли, – заявляю я.

Антонов багровѣет. Туршу повторяет всю картину, как ее изображал Антонов. Послѣднiй оплеван.

Вызываются поочередно остальные свидѣтели: Панаiотов, Василькiоти и другiе. Они мнутся, бормочут что-то непонятное, Я прошу судью допросить их под присягой, добавив, что и они при третьем лицѣ ясно подтвердили факт клеветы.

В общем всѣ доказательства ея, по выслушанiи свидѣтелей, ярко обрисовываются.

Мой молодой защитник произносит громовую рѣчь, превратив несчастных полицейских в порошок. Защитник Михайли – Луцкiй /караим/ весьма слабо и неубѣдительно выгораживает исправника. Городской судья торжественно провозглашает: «Прошу встать. По Указу Его Импер. Велич. и на основанiи статей таких-то Свода Законов, Исправник Михайли приговаривается к тюремному заключенiю на 3 мѣсяца и пристав на 2 мѣсяца…».

Трудно передать, что произошло за этим. Бурные аплодисменты присутствовавших в камерѣ. Неистовое «ура» с улицы толпы, услышавшей через открытые окна рѣшенiе суда.

Не успѣл я выйти, как меня буквально подняли на плечи. Пожимают руки. Дико вопят, особенно рабочiе и мелкiй люд.

«Браво, г. Дуван, молодец Дуван, не испугался полицiи, так им и слѣдует!». Это принимало уже прямо революцiонный характер и, вспомнив губернаторскiя предупрежденiя, я, признаться, немного струсил.

---

[1] Евгений Николаевич Волков (1864 – 1933) – русский государственный деятель, Таврический губернатор (1905 – 1906), генерал-лейтенант (1913).

[2] К.А. Антонов (? – 1918) – городской врач. Неоднократно избирался гласным городской думы. Убит во время «красного десанта» в Евпатории революционно настроенными моряками из Севастополя 15–18.01.1918 г.

[3] Трудно сказать, чем вызвано крайне негативное отношение С. Дувана к К. Антонову, но ни в глупости, ни в черносотенстве его обвинить никак нельзя.

---

[1] Идея строительства нового здания тюрьмы в Евпатории принадлежала крымскому губернатору М.П. Лазареву. В 1900 г. городская дума приняла предложение губернатора. Здание было построено на пересечении улиц Вокзальной (ныне Д.Ульянова) и Вольной. В 1931 г. реконструировано под трикотажную фабрику. Фабрика была взорвана немцами при отступлении из города в 1944 г.

[2] Шкара – решёетка для приготовления рыбы, как и название рыбы, приготовленной  на решётке.

[3] Городской сквер у моря (ныне сквер им. Д.Караева), до революции именуемый городским бульваром, был создан по проекту архитектора А. Л. Генриха. Работы по его созданию велись в течение 3-х лет и были завершены к концу 1897 г. Приёмка работ осуществлена городской комиссией, состоящей из членов городской управы и гласных городской думы, по инициативе которой и создавался бульвар. В дальнейшем его благоустройство продолжилось не без участия С. Дувана в бытность его Городским Головой. Организация выступлений симфонических и духовых оркестров – в немалой степени заслуга С. Дувана.

[4] Такое мнение характерно для многих отечественных и зарубежных публицистов. Большинство еврейских погромов прошли в России в 1903 – 1905 гг. Союз Русского народа был создан в конце ноября 1905 г., и к организации и проведению погромов в указанный период отношения не имел.

[5] Мелитополь находится за пределами Крыма, входил в Таврическую губернию.

[6]  Причина того, что в Евпатории не было еврейских погромов кроется, прежде всего, в сложившейся на протяжении десятилетий атмосфере толерантности в межнациональных отношениях в городе. К тому же, Евпатория не единственный город в Крыму, где еврейских погромов не было.

[7] Автор заблуждается – Русско-Японская война закончилась 26 августа 1905 г.

Часть 3 здесь.

Все части здесь.