Ага тумпа гечёсы Никандра Маркса

Ежегодно 1 марта, а иногда в конце февраля, караи Феодосии отмечают праздник «Ага думпа» – «Ага опрокинулся». Этот праздник известен, наверное, всем крымских караимам, а не только феодосийцам. В этот день готовят оригинальное праздничное сладкое блюдо ступеч, внешне похожее на скрученные тонкие белые нити. Если спросить у современного карая, когда и как произошёл этот праздник, то в ответ вам расскажут предание «Ага думпа», которое было опубликовано в литературной обработке доцента, кандидата филологических наук Лидии Пастуховой председателем Научного совета Ассоциации крымских караимов «Крымкарайлар», учёным Юрием Полкановым в сборнике «Легенды и предания караев (Крымских караимов–тюрков)» в Симферополе в 1995 году. Позже, в 1998 году в Москве, это предание опубликовали в 3 томе Караимской народной энциклопедии. Источником для публикации была рукопись этнографа, знатока фольклора Бориса Кокеная из архива Сымыт Кушуль (Евпатория). Суть предания заключается в том, что коварный наместник турецкого султана в Крыму Ахмет-паша приказал караимам Феодосии исполнить задание, невыполнимое изначально – к первому дню месяца суюнч-ай соткать из сырца весом в три ока (около 3,5 кг) полотно для войска, в противном случае от меча должен был погибнуть весь народ. В ожидаемый день в ясную погоду паша отправился в лодке на морскую прогулку. Неожиданно налетела буря, паша вместе с лодкой опрокинулся, а народ был спасён. Этот вариант появления праздника стал настолько известным и привычным, что о других версиях забыли совсем. А оказывается, они существуют. Об этом упоминал Ю. Полканов: «Известно много различных вариантов предания. Один из первых переводов на русский язык приведён И. Синани в книге «История возникновения и развития караимизма» (Симферополь, 1888)».

О неизвестном современным караям варианте легенды нам сообщил этнограф, издатель фольклорного сборника «Герданлыкъ. Золотая пектораль» (СПб., 2019) Ильми Ильясов. В редакцию газеты «Qırım» был предоставлен аутентичный текст легенды «Ага-Тумпа гечёсы» (Вечер, когда Ага опрокинулся), принадлежащий перу генерала Никандра Александровича Маркса, записанный более ста лет тому назад от феодосийских мирян Л.Я. Крыма и Н. М. Нича.

Никандр Маркс (1861, Феодосия – 1921, Екатеринодар) – личность известнейшая. Родился в Феодосии, детство провёл в Отузах (сейчас Курортное). Потомственный военный. Военную карьеру в 1914 году окончил генерал-лейтенантом. Собирал крымские легенды и предания и публиковал их. Известно три выпуска «Легенд Крыма» Н. Маркса (1913–1917). В этих сборниках Никандр Александрович опубликовал 33 легенды жителей из мест Козы, Отузы, Коктебель, Судак, Карадаг, Старый Крым, Джанкой, Алушта, Кизилташ, Феодосия, Таракташ, Кадык-Кой, Туклук – т.е. в-основном Восточного Крыма – родных мест фольклориста. Публиковал легенды Н. Маркс и в газетах. Например, в газете «Утро России» за 1913 год, о чём он информировал читателя во втором выпуске.

Сохранились сведения о Николае Матвеевича Ниче (1884, Феодосия –1942, Ленинград) – сыне автора проекта церкви Всех Святых на городском христианском кладбище Феодосии, капитана инженерной службы Российского флота М. Нича. Н. Нич фигурирует   издателем в 1914 году брошюры В. Дембовецкого «Волокна и ткани». Николай Матвеевич работал делопроизводителем в гимназии Гергилевич в Феодосии. В 1925 году исполнял обязанности управляющего делами и операциями Центросоюза в Новороссийске, с 1926 был главным бухгалтером в какой-то организации в Ленинграде. Умер во время блокады Ленинграда в 1942 году.

Личность феодосийского мирянина Л.Я. Крыма вызывает вопросы. Возможно, в тексте ошибка, и речь идёт о А.Я. Крыме – Аароне Яковлевиче Крым (1863, Феодосия – 1930, Стамбул), общественном деятеле, агрономе, благотворителе. Он был помощником городского головы и городским головой Феодосии (1906-1910), гласным феодосийской городской думы (1898-1920), феодосийской уездной земской управы, членом городской управы. О большой общественной работе, благотворительности и неравнодушии А. Крыма говорят должности, занимаемые им на общественных началах: он был Почётным мировым судьёй Феодосийского уезда, Председателем педагогического совета Феодосийской женской профессиональной школы, действительным членом Общества попечения о недостаточных учащихся Феодосийской женской гимназии Гергилевич, товарищем (заместителем) председателя Феодосийского комитета Российского общества Красного Креста и пр. Аарон Крым был двоюродным братом известного государственного и общественного деятеля, учёного-агронома Соломона Крыма, издавшего в эмиграции в Париже в 1925 году первый сборник караимских легенд «Легенды Крыма».

Предание «Ага думпа» отсылает нас к событиям последнего периода существования Крымского ханства. Текст предания в записи Н. Маркса, любезно предоставленный Ильми Ильясовым, публикуем  ниже практически без изменений. В скобках приводим комментарии; варианты написания слов, принятых в Караимско-русско-польском словаре; опубликованных караимских пословиц и пр. Несмотря на некоторые неясности и пробелы, смысл замечательного фольклорного произведения ясен и понятен.

АГА – ТУМПА ГЕЧЁСЫ  (Агъа думпа гэджэси; Вечер, когда Ага опрокинулся)

(феодосийская легенда)

Бир заманда – вар экен, бир заманда ёк экен

Когда-то было, а может и не было.

     Паша зевнул раз и другой.

     Муфтий и кадий откашлялись, погладили свои бороды.

     – Больше важности для достоинства, когда Паша, окончив дело, зевнёт. – Так сказали их глаза.

     Но про себя подумали:

     – Скучает наш Паша, наверно что-нибудь затевает.

     Потому что, когда Паша скучал, всегда что-нибудь придумывал для потехи.

     – Многое надоело, – зевнул опять Паша.

     Кади заметил:

     – Власть есть, деньги есть. Зачем скучать, всегда можно что-нибудь придумать.

     Улыбнулся Паша:

     – Уже придумал.

     И ударил в ладоши, чтобы пришёл ях’я (секретарь).

      – Сколько на слободке караимских девок, которые замуж не вышли?

      – Тридцать, больше есть, – догадался в чём дело ях’я.

     – Каждый вечер пусть приходит одна… Раньше, чтобы замуж не выходила.

     Узнали об этом в Кафе (сейчас Феодосия) и на караимской слободке, пошёл плач. Почти в каждой семье была невеста. Собрались старики в кенаса, молились. Гахан читал кины (кына – траурная, жалобная песня) из Кинета и разрывалась душа от плачевной песни.

     – Потоки слёз изливают очи <…> в дни горя народа моего.

     И повторял слова отца пророков.

     – Неужели Ты в гневе на всю общину за то, что согрешил один какой-нибудь человек?

     Старики догадывались, на кого намекал гадзак <…> Кайки (караимская фамилия, в к. XIX – н. ХХ в. были одними из самых богатых караев Феодосии) не дал к празднику помощи бедным, говорят что <…>

В сундуке у…<…> меньше чем самый бедный караим. Даул (Давул – караимская фамилия, или прозвище) не женился, говорил – зачем буду даром чужую девку кормить и по ночам лаял за собаку, чтобы не тратить на прокорм.

     Плакали старухи, проклинали Пашу, говорили, что предвидели беду.

     У <…> Эринчек (караимская фамилия) целую неделю дрожала левая бровь вместе с глазом. А когда дрожит левая бровь вместе с глазом, непременно будет скоро беда.

     Вышли девушки невесты из своих ханшу-капу (къоншу-къапу – калитка из двора во двор, не выходящая на улицу), собрались у красавицы Ай-Толу (Айтолу, буквальный перевод – Полная Луна, в переносном смысле – красавица). Говорили ей:

     – Ты тоже пойдёшь к Паше, не отпустит Паша такой красавицы. Останешься у него.

     Как тьма ночи чернели сотни змеек – косиц, как гнутый лук играла высокая бровь, и вся Ай-Толу была как гибкий кипарис.

     – Тебя нужно спрятать.

     Но Ай-Толу была горда.

     – Найдёт Паша, посмеётся сам, посмеётесь и вы. Придумаем другое.

     Замолчали подруги. Из всех их одна Ай-Толу знала письмо. Конечно, самой умной была. И придумала.

     Напрасно говорят, у бабы волос длинен, да ум короток. (Хъатынларнынъ сэчи узун болыр, акъыл кыска)  Хатынларнынъ сачи узун, акъылы къыскъа. Напрасно так говорят. Бывают умнее мужчин.

     – Сейчас пошлём гонца в Джуфт-Кале, к аге Веньямину (Беньямин-Ага умер в 1824 в преклонном возрасте в Джуфт-Кале, государственный и общественный деятель, вождь караев, министр и заведующий монетным двором при Шагин-Герае). Ага Веньямин самый близкий к хану человек. Заступится за нас.

     Возражали некоторые.

     – Пока придёт ответ, всех перепортит Паша, все пропадём. Убить лучше Пашу.

     Покачала головой Ай-Толу.

     – Разгневалось сердце, слетела голова, смирилось сердце – а где голова? (Калкты йурэк – кетты баш, кайты йурэк – йэктыр (кайда) баш)

     – Турды юрек кетти баш, къайтты юрек къайда баш?

     – Пока придёт ответ – задержу Пашу. Сама пойду к нему.

И стала Ай-Толу одеваться в свои лучшие одежды. Надела яки (йакъа) – воротник из кружев, самую красивую фес <…>. Из … браслет и к ушам привесила миндаль-серьгу (бадэм сыргъа) в жемчугах.

     Топнула ножкой.

     – Ц…ц…!

     Удивился Паша, что сама, без зова, пришла караимка.

      Ещё больше удивился, когда увидел перед собою красавицу в наряде.

     Сразу сошла скука, повеселели глаза, гордым стал Паша.

     – Что скажешь?

    – Казан каталаан капаан тапкан. Скажу – покатилась кастрюля, чтобы найти свою крышку.

     Пересел Паша на другую ногу.

     – Ай, молодец! Такой не видал. А любить будешь меня?

     – Северим сени севсенъ, ответила девушка. Полюблю, если сам полюбишь.

     Села у ног Паши и сказала:

     – Хочу выйти за тебя весёлой, чтобы тебе на сердце весело было. Хочу приготовить тебе наш ступечь (ступеч), из золотых нитей сладость для вкуса. Когда приготовлю, приду с другими, все будем в свадебном наряде, и Паша возьмёт ту, которая будет лучше. Хорошо?

     – Вот хорошо придумала,– похвалил Паша. – Только смотри, долго не тяни.

     – Дня три нужно.

     Поморщился Паша, не понравилось.

     Заметила это Ай-Толу, сказала:

     – Сама хочу ласки твоей.

     Вернулась Ай-Толу домой и стала готовить с молодыми караимками ступечь для Паши.

     – Может Ага, может сами съедим.

     Три дня готовили, ждали ответа из Джуфт-Кале.

     Соскучился Паша ждать ступечь, послал узнать, что делает Ай-Толу.

     Ответила Ай-Толу запиской.

     Прочёл Паша записку, до ушей рот от радости дошёл.

     – Вкусное, пишет, всегда приятно ждать. А я не знаю, что для тебя будет вкуснее: я или наш ступечь? Скоро увидим. Завтра утром садись на баркас, чтобы могла любоваться тобой из окна, поймай сам рыбу для ночного пира.

     Велел Паша приготовить баркас, покрыть коврами <…> подняв высокий парус <…>

     Махал кто-то из окна платком. Догадался Паша, что Ай-Толу. Показалось ему, что опять молодым стал.

     – Моя Ай-Толу!

     Не знал Паша, что махала платком совсем другая.

     Не знал, что бежала Ай-Толу на гору к цыганке, которая колдуньей была.

     Прибежала к ней Ай-Толу, бросила перед старухой кисет с золотом.

     – Тридцать четыре нас, тридцать четыре червонца тебе. Сделай так, чтобы сейчас буря случилась, такая, чтоб перевернула лёгкий баркас.

     Захихикала колдунья.

     – Знаю, что хочешь, всё вижу насквозь, и тебя вижу насквозь. Скажи, который сегодня день?

     – Первый день луны (первый день месяца по лунному календарю).

     – Вот это хорошо. Ну, давай сюда кисет.

     Унесла колдунья золото к себе, принесла кофейную гущу и поставила на табурет. Начала дуть на гущу,  шептать колдовское слово.

     Закипела гуща, вылетели из неё чёрные змейки, понеслись в окно на улицу.

     Зашумело вокруг на улице. Столбом поднялась пыль, закружилась в клубок. Сразу ничего не стало видно.

     Выждала старуха немного, засмеялась.

     – Теперь довольно. Ага тумпа, ага булдых!

     И когда Ай-Толу прибежала домой, все вышли навстречу и кричали.

     – Ага тумпа, ага булдых! Утонул, утонул Паша!

     И пошло у караимок веселье, какого никогда не было на слободке.

     Тридцать четыре девушки сразу выходили замуж, чтобы новый  паша не придумал новой штуки. Пели песни, готовили ступечь, славили Ай-Толу и смеялись над Пашой.

     – Ага тумпа, ага булдых!

     Даже танец такой придумали.

     А через год во всех домах, где были свадьбы, вспоминали Ай-Толу и готовили с песнями сладкий ступечь. И с тех пор в месяц одар, в конце февраля или в начале марта, в первый день луны наши караимки, те, которые не  <…>

из мёда и муки <…> сладкого сена? А когда к ночи готов ступечь, спешат к девушкам молодые люди, чтобы присмотреть невесту, если ещё не присмотрели.

     Тогда начинается большой пир: Ага тумпа гечёсы, на котором караимы едят ступечь. Как лошади сено прямо с тарелки без рук, и вспоминают отцовский сказ, начиная от Лиона.

     Только, кажется, стали забывать имя Ай-Толу прекрасной девушки, которая была смела, чтобы рискнуть, и умна, чтобы достигнуть цели, и которая живёт ещё в караимской сказке.

____________________________

          Имя Айтолу сегодня не забыто. Сейчас в Крыму живут крымские караимки с этим редким именем!

          А.И. Полканов писал, что ступеч – это  «кушанье из жареной муки и густого мёда». В современных рецептах изготовления ступеча, используется сахар.

В заключение приведём рецепт Николая Кафели и Марии Бараш. Необходимо взять 1 кг муки, 400 гр. сахара, щепотку лимонной кислоты, небольшое количество топлёного сливочного масла. Муку просеять, поджарить на чугунной сковороде до кремового цвета. Затем влить в кастрюлю воды, добавить 400 гр. сахара и варить его. Когда сахар начнёт кипеть, положить в него щепотку лимонной кислоты. Готовность сахарного сиропа определяется следующим образом: взять ложечкой кипящий сахар и опустить в холодную воду. Если охлажденный сахар  при ударе щелчком пальцев о конец ложечки отскакивает, значит, сахарный сироп готов. Смазать мраморную доску или большое блюдо сливочным топлёным маслом и на него вылить горячий сахарный сироп. После того, как сахар начнет остывать, его начинают вытягивать на руках, пока он не станет белым. Затем эту массу надо смешать с мукой, придав ей форму бублика и снова вытягивать сорок раз. После этого нарезать кусочками и подавать на стол. Ступеч должен быть рассыпчатым и состоять из тонких волокон.

          Выражаем глубокую признательность Ильми Ильясову и Эскендеру Ильясову за предоставленные материалы!

А. Полканова.

Реклама

Караимская красавица (XIX — начала XX века)

Алтын Мурза, Евпатория

«Красота — эта страшная сила» — говорила героиня известного старого советского фильма, и была права. Но в разные времена у разных народов под этим понятием подразумевались то розовощекая мускулистая девица, то воздушное нежное создание. Русская «Елена прекрасная» представляется не иначе как с задорным взглядом и толстой русой косой, а японка — с опущенными глазами и в кимоно.

         Каково же было представление о красавице у крымских караимов? 

В старину возвышенно писали: «красивая, как саранская лилия», или «совершенная красота, сияющая как плеяда звезд, светлая, как солнце, перед ее красотой блекнут созвездия медведицы» [Авнэ-Зиккарон].

      Обратимся к «словам отцов»  аталар сöзи. Пословицы не описывают красоты, а только передают отношение к ней, причём наставительно-оберегающего характера. Красоту внутреннюю предпочитая внешней. 

            Какая из красавиц самая красивая? — Та, которую любишь.

            Красивую увидеть — приятно глазам. А сердцу вредно.

            Красота девушки в упорном труде.

            Красота — это беда, уродливость — золотая крепость.

           А вот в сказках, в песнях внешность красавицы описана достаточно чётко. Гахан С. Шапшал писал, что прекрасна та, «…лицо которой сравнивается с луной и притом в 14 ночь месяца, т. е. с полнолунием (отсюда и распространенное у караимов женское имя — Айтолу, т. е. Полная луна). Брови — лук, ресницы — стрелы, щеки — персик, губы — черешня, стан — гибкий кипарис и т. д.» [2004, с. 16]. Женщина должна быть яркая, глаза миндалевидные, нос не слишком большой, волосы черные, брови «как змея… дугой».Красавицу сравнивали с цветком, с розой.

       Кроме Айту(о)лу ещё несколько национальных имён и прозвищ говорят о любимом в народе женском облике: Акбийке — белая госпожа; Апи — паинька; Ачкэй — совершенство; Балхатын — сладкая, женщина-мёд; Бюбуш — улыбка; Гулюш — смеющаяся; Гулеф — роза; Кайгана  яичница (т. е. глазастая); Мамук — мягкая, как вата; Сымыт — мука-крупчатка (белая и нежная); Чичэк — цветок; Гузель — красавица; Татлы — сладкая; Татлы-Джан — сладкодушная; Татлы Тильчек — сладкий язычок; Карчэх — снежок. Ценился хороший незлобливый мягкий характер улыбчивой девушки с большими глазами и светлой кожей.

В. Авах, Евпатория

         Глаза крымские караимы считали выразителем человеческой сущности; придавали им большой значение, с ними связан целый пласт фольклора.

         Коз бар — йарык йокъ. Глаз есть — света нет.

         Гузель кормэк козге йарыкъ. Видеть красивое — свет для очей.

       Инсаннын козу — айваны казангъа инсанны, мэзаргъа. Сглаз может свести скотину в кастрюлю, а человека в могилу.

     Взгляд, возможности глаз, функции отражать свет и окружающее были важными характеристиками личности. Отсюда и частые упоминания «сглаза» в фольклоре, дошедшие до наших дней амулеты «от сглаза» в виде голубых и синих бусинок, обычай посторонним лишний раз не показывать ребёнка после рождения и многое другое. С этим связаны фамилии Карагоз (чёрные глаза), Джанкоз (душевные, милые глаза), Танагоз (телячьи глаза, льстивые глаза), Каймачи (с раскосыми глазами).

           При описании любимой почти всегда говорят о глазах.

            Как алмазы твои очи,

            Цвет волос — темнее ночи. [Иракдан сены…, 1912, с. 12]

          Нышанжи (сваха) Арзутота из «Записок караимского школьника» А. Катыка, раскритиковав некрасивую рыжеволосую и в веснушках Стерку, красавицу описывает так: «Тонкий выточенный нос, большие черные глаза, румяные щеки… А как нарядится в татарский костюм, и поставит феску на свои пышные волосы а-а! — душа радуется» [1911,  с. 40].

      Как несомненное украшение внешности девушки упоминается национальная одежда: «татарский костюм» и фес.

       Бесспорно, наряд имеет огромную роль для определения вкуса и индивидуальности. Пословицы гласят:

           Если и ступу приоденешь, она покажется невестой.

         Хорошая одежда хозяина красит.

     Дерево украшают листья, а человека — одежда.

   Караимы отличались внимательным отношением к наряду. Путешественники отмечали «аккуратный внешний вид»[Henderson, s. 335]; то, что «всегда одеваются с чрезвычайной тщательностью» [Демидов, 2011, с. 201]; восточный стиль платья; писали: «одежда караимов мало чем отличается от одежды татар» [Klark, 1837, s. 317].

Оценить караимский женский наряд постороннему человеку было достаточно сложно ещё в начале ХIХ века. На улицу чаще всего караимки выходили в фередже — длинном белом одеянии, скрывавшем фигуру от макушки до пят. «…изредка промелькнет кое-где с головы до ног окутанная в белую простыню татарка или караимка…» — пишет Мурзакевич, посетивший Крым в 1836 г. [Мурзакевич, 2011, с. 24]. Э. Кларк упоминает «женские фигуры в белых облачениях» в 1812 [s. 317].

Вплоть до середины XIX в. в брачных договорах — шетарах в перечне джийиза (приданого) упоминается суконное фередже (1834, 1851 гг.) [ГА АРК]. Но даже такая, казалось бы традиционная, стандартная, скрывающая полностью женскую фигуру вещь, была подвержена влиянию моды. Если в XIX в. упоминаются только белые (суконные) фередже, то в XVII существовали и другие.  Так, в шетаре 1649 г. из Мангупа «параджа (фередже) мор», т. е. фиолетовая [Vasytinskaya, 2010, s. 196].

Но и такая одежда не мешала ценителю разглядеть прекрасное: у караимских женщин «…греческий нос с тонко вырезанными ноздрями, гордо вздернутая верхняя губа и изящное очертание рта… в то время как глубоко посаженные большие глаза так мощно усиливают эффект, что белые покрывала feredjes уже мало что могут добавить к их красоте» [Деннис].

Самую красивую женщину в народном представлении олицетворяла невеста — в этом образе идеально сходились молодой возраст, богатое убранство, любовь и надежды на прекрасное будущее. Наиболее пышно одевались на свадьбу. Судя по описаниям и фотографиям, женский праздничный костюм был очень ярок. Он состоял из нижней рубашки (кольмэк), платья (антер), кофточки (хыркъа) и верхнего кафтана [Полканов, 1994, с. 26].
      Длинное до пят платье предпочитали броской расцветки (например, в зеленую, розовую и голубую полоски, или голубое с яркими розовыми и золотыми цветами и т. д.). Зачастую нижнюю кромку окантовывали тесьмой (золотой, ярко-розовой…). Материалом для праздничного платья служили парча, шелк, бархат, замша. В перечнях приданного находим: кутневый (полушелковый), шалевый, шаламаджа (из сирийского пестрого шелка) и ситцевые антери (платье) [1834 г., ГААРК], платья шелковые, из материи море и севье, из зеленого ситца, перусин антери (1851 г.); бархатное, суконное, шелковое (1871 г.); казимировое (из тонкой шерстяной ткани) и сатиновое (1893 г.).

 Демидов в 1837 году описывает караимку из Кале так: «Платье … было щегольского покроя, шелковое, с голубыми и красными полосками, очень ловко обхватывавшее ее стройную талию, не искаженную корсетом; широкий пояс, перевязанный довольно низко, спереди был схвачен двумя круглыми серебряными бляхами прекрасной работы» [2011, с. 201].

Круглые пряжки поясов у крымских караимок встречаются достаточно часто в описаниях и на изображениях. К примеру, в книге Маркова [2009, с. 38], или читаем у Р. Лайала [Lyall, 1825, s. 267]: «Под мантиями на них были надеты широкие кожаные пояса, концы которых были соединены спереди медной круглой пряжкой в виде замка. Пояса были одеты не на талии, а почти сразу над бедрами, нарушая этим всю соразмерность женского тела». На сегодняшний день сложилось такое мнение, что именно круглые пряжки — особенность костюма караимки Крыма, однако бляха могла быть и формы бадем (миндаль), филигранный и пр. Серебряные пояса и пряжки были достаточно дорогими и передавались по наследству. Вес и стоимость их можно примерно оценить по спискам приданных разных лет у семей разного достатка: бляхи для пояса — 75[1] руб. (1834 г.); блях золотых, т. е. кушак баш 1 пара 15 мускал (~ 62 гр.) — 60 руб. и кушак чистого серебра называемый кушак баш в 40 дрем. — 13 руб. серебром (1851 г.); кушак баш т. е. бляхи серебряные пара 30 драхм (~ 54 гр.) — 10 руб. и пояс серебряный кавказский — 12 руб. (1854 г.); серебряный кавказский поясок — 25 руб. и тоже на галунной тесьме — 10 руб. (1871 г.).

На платье могли одеть передник (с вышивкой, ажурный, украшенный тесьмой…) и короткую (до талии) куртку (хыркъа, салтамаркъа) с рукавом чуть ниже локтя, без застежки. Женские куртки от мужских отличались фасоном — шились без воротника. Делались и теплыми — с мехом и подкладкой. Ценились также шубки на меху из бархата и атласа (тон).  В списках джииза упоминаются шубы: атласная и бархатная, подбитые белками; китайская подбита котиком; из зеленого бархата подбитая хфептовым мехом; синего сатина обшитая брозументом; золотом вышитая и блестками короткая; коротенькая шалевая; из красного канауза коротенькая; короткая атласная с брузументами подшита сибиркою; салтамарка (куртка) такие: суконная, бархатная, шалевая, бархатная вышитая золотом кефга.

Верхний кафтан шили из бархата и шелка зеленого, малинового, синего, кофейного цветов. В шетарах XIX в. записаны «кофтоны» тофтовой, канауровый, пекевый, фланелевый, ситцевый, но не встретился ни один «кафтан сары дэри» — кафтан желтый кожаный, модный два столетия назад (1649 г.) [Vasytinskaya, 2010, s. 196].

На ноги надевали чулки (къалчын) с подвязками (къалчынбав). Обувью служили туфли или легкие, украшенные шитьем, сафьяновые сапожки. Демидов [2011, с. 201] приметил на ногах женщины Кале «желтые бамбуши, общеупотребительные в здешнем краю». А в песне «Кэлин кэльсын» поется о красных сапожках (этик) на ногах невесты. Примечательно, что в приданом девушек нам практически не встречалось обуви.

В грязную погоду одевали высокие деревянные колодки (налын), в праздничном варианте — украшенные резьбой, инкрустацией деревом и перламутром.

Костюм завершали круглая низенькая, чаще красная шапочка (фес) и покрывало (махрама, шэрбэнта, тувух), или шаль, платок (машапа).

Праздничную одежду украшали вышивкой, блестками, жемчугом, тесьмой, галуном. Чем больше украшений было на женщине, тем она считалась привлекательнее.  На некоторых фото красавицы просто увешаны с головы до ног различными изделиями ювелиров. Интересны не употребляемые ныне несколько рядов цепочек или бус, крепившихся на плечах курточки с двух сторон; головные цепочки «кашь базцы», серьги «бадем-сырга» и «бутаклы-сырга».

Спереди на платье одевали ожерелье из монет (гэрданлык), или ажурную жемчужную (иногда бисерную) сетку (инджили кафас), нижний край которой украшался монетами. С. Бейм отмечал, что могло быть «два, три, иногда до десяти рядов золотых монет…» [1911, с. 74]. Монетами украшали и шапочки. «…их головы были покрыты низкими красными шапочками, а длинные косы лежали на их спинах. Дукаты, цехины и многие другие золотые монеты составляли украшения их шей» — подметил Р. Лайал [Lyall, s. 267]. «Классическими» караимскими считались шапочки совсем низенькие, в несколько сантиметров высотой с прямыми, или чуть выгнутыми боками. Но носили и высокие, и конической формы, с кисточками, серебряными навершиями, вышивкой маклама (по настилу), пулом и др. украшениями. Фесы, очень дорогие и искусно выполненные, были обязательным атрибутом джииза. С. Бейм писал о них, как о «фесах, унизанных жемчугом с дорогим кружевом, обвешанным мелкими турецкими золотыми рупиями» [1911, с. 74]. Очевидцы прошлого века отмечали «на небольшой красной шапочке голубую бахрому и вышитое золотом донышко, иногда усаженное камнями или золотыми монетами» [Полканов, 1994, с. 23]. Вышивка и бахрома могли быть и коричневого, темно-синего, фиолетового, черного цветов.

Стоимость таких украшений была довольно значительной: «жемчужный нагрудник 5,5 мускаль 60 рублями золотыми» (~ 26 гр.) — 150 руб.; «нашейник в 36 червонцев фундик рубия с 2 золотыми австриа…» — 53 руб.; «фес с золотыми рублями вышитый 26 штук» — 15 руб. серебром; «феска с жемчужным кружком вес жемчуга 14 золотников и кругом рубия 77» (~ 60 гр.) — 200 руб. Наряду с «праздничными фесами» — своеобразным вложением капитала, фигурируют по несколько других, более скромных: «фес, золотом вышитый», «феска с шелковым кружком»… В шетаре 1893 г. фес уже отсутствовал. Пожилые замужние женщины фес не надевали — повязывали определенным образом платок (джамбер).

Девичью прическу составляли «тонкия и длинныя коски, числом иногда до ста и даже более» [Бейм, 1911, с. 74]. Писали, что «Караимки заплетают пышные свои волосы по крайней мере в 30 мелких кос, которые и рассыпаются по плечам» [Полканов, 1994, с. 23].

Прическа замужней женщины была иной — на висках выкладывались особые локоны — зилиф, толщиной в 3 пальца, плоские, закручивающиеся к бровям.  «Караимки тщательно лелеют их, потому что они придают выражению их лица большую красоту, особенно при красной феске, которая суживает лоб сверху, а локоны по сторонам, отчего глаза много выигрывают в выразительности. Вдова и девица локон не имеет [Бейм, 1911, с. 76].

В первой половине века модно было красить хной ногти (иногда ладошки) и волосы. Это было обязательным после купания для невесты. В свадебной песне «Аглама келин» пелось: «она желтой хной окрасила руку… розовая невеста». Брови подкрашивали сурьмой.

С середины XIX в. происходят изменения во вкусах, привычках, отход от традиционного уклада жизни. Это находит отражение в брачных договорах. В перечне приданного 1871 г. наряду с традиционными предметами встречаем: 2 корсета, 2 шляпы, 2 чепчика, 2 пары перчаток…; а в 1893: 8 пар чулок фильдеперсовых, 1 летнее пальто, 1 шелковая ротонда, 2 шляпы и т. д.

Постепенно вкусы меняются, внешность становится унифицированнее, беднее красками, строже, сдержаннее.

Надежда Жураковская (Кефели), Симферополь, 2020

Несмотря на довольно быструю адаптацию к новым условиям жизни в Российской империи, караимы в Крыму достаточно долго, вплоть до начала ХХ века предпочитали сформированный веками образ женщины. Представительницы слабого пола нередко одевались в национальный костюм на семейные торжества и для фотографирования. Отдельные детали национального убранства были популярными и в сочетании с европейским платьем: курточки, пояса, фесы, головные покрывала, платки, шали.

Кондараки замечал, что караимки «до настоящего времени предпочитают всем другим нарядам татарский фес и червонцы на шее» [1912, с. 80].

Даже за пределами Крыма на благотворительные вечера, национальные и семейные встречи многие дамы приходили в традиционном наряде, считая его самым привлекательным (хотя он был в диковинку для местного окружения). Так, журнал «Караимская жизнь» пишет о Киеве в 1911 г.: «Танцевали хайтарму в национальных костюмах” [1911, с. 133]. Тоже наблюдалось в Одессе и в других городах огромной империи. Девушки в традиционном убранстве с множеством мелких косичек встречаются даже в 1910-20-х годах на фотографиях, но скорее, как исключение.

     Вкусы крымских караимов и представителей других народов зачастую совпадали.  Например, первой красавицей Евпатории в 1910-е гг. считалась Лиза Авах, о чем упоминает И. Сельвинский в романе «О, юность моя!».

            Поэт Л. Аренс о своей будущей жене С. Савускан пишет:

На камне, в чадровом платочке,

В татарских серьгах золотых,

С большими карими глазами,

Как у газели,

Стояла обрученница моя.

        Автор обратил внимание на ещё традиционные в то время (начало ХХ в.) для караимок «чадровый платочек» и татарские золотые серьги.

      Некоторые элементы народного наряда сохранялись в Крыму вплоть до депортации крымских татар. С этого времени носить какую-либо этническую деталь было не безопасно. Известен, например, случай, когда Сем. Мих. Шапшала вызвали в Симферополе в «органы» и в жесткой форме попросили более не одевать низенькую круглую барашковую шапку (в простонародье — «караимку»).

       Однако пожилые женщины еще долго сохраняли в сундуках «бабушкино» наследство». Вот какой случай описывала Габай (Ефетова) Л. А. В 1950-х годах она сопровождала гахана С. М. Шапшала в Евпаторию. Они постучали в дверь знакомой караимки. Та открыла, увидела Лидию Александровну с гаханом, сказала «Ой!» и тут же закрыла дверь. Они не поняли в чем дело, стояли перед домом и думали, куда идти дальше. Но буквально через минут десять дверь открылась и на порог вышла хозяйка дома в национальном костюме и украшениях. После этого она поздоровалась и с радостью впустила гостей.

      Многое из сказанного выше о физическом облике, одежде и украшениях крымских караимок приложимо к другим крымским татаркам и крымчачкам. И это понятно, ведь всех связывают общие далекие предки, территория, история, долгое совместное проживание. Гости Крыма обычно не могли различить по национальности коренных крымчанок только по внешнему виду. А местные жители безошибочно определяли часто лишь по некоторым деталям костюма. Сейчас эти особенности забыты. Интересно было бы их восстановить, для чего нужен сравнительный анализ. В отношении крымских караимок пока можно указать на специфичный фес, пряжки пояса, жемчужную сетку инджили кафас. Но сопоставительного материала пока не достаточно.

         Значительная часть приведенного материала получена при изучении брачных договоров в отношении одежды и украшений, а также их стоимости. Интересно было бы сравнить между собой брачные договора коренных народов Крыма. В перспективе — сравнение одежды и украшений крымчанок и женщин других тюркских народов, далеких от Крыма территориально, но близких по языку и другим особенностям национальной культуры. Кстати отметим, что у крымчан, киргизов и туркмен-ахалтекинцев [Morelowski, 1934] есть общие мотивы орнаментального шитья.

Полканова А. Ю.


[1]    Для сравнения примерные цены за фунт (409,5 гр.): в 1845 г. хлеб — 3 коп.; в 1913 г. гречка — 10 коп., хлеб — 4 коп., сахар — 12 коп.; 1 руб. серебром ~ 4 руб. ассигнациями