27 декабря 2022 года в зале Крымскотатарского музея культурно-исторического наследия открылась выставка «Диалог культур».
На выставке представлены фотографии, печатные издания, документы, предметы декоративно-прикладного искусства, образцы одежды и ткачества народов, исторически сформировавшихся в рамках единой крымской культуры, коренных народов Крыма — крымских татар, крымских караимов и крымчаков.
С приветственным словом выступила директор Сафие Эминова, отметив тесную взаимосвязь культурного наследия, веками накопленного народами, населяющими крымский полуостров.
Краткую экскурсию и открытие экспозиии вела методист музея Шефика Абдураманова.
Заслуженный работник культуры Автономной Республики Крым, старший научный сотрудник Симферопольского художественного музея Анна Полканова и профессор, доктор исторических наук, доцент кафедры истории Крымского инженерно-педагогического университета имени Февзи Якубова Владимир Поляков рассказали о последних научных данных генетической экспертизы крымских караимов-тюрков (караев), несомненном тюркском происхождении этноса, предметах выставки из Музея истории, культуры и религии крымских караимов-тюрков (караев) им. Тамары Ормели при Национальнозкультурной автономии крымских караимов г. Симферополя.
Мамедова Ава-Шерфе поделилась воспоминаниями о своей семьи и изложила факты из жизни своего отца – фронтовика Сервера Шерфединова.
Большой находкой мероприятия стало включение архивной записи народных песен караев в исполнении Хаджи Серайи Хана Шапщшала. Артисты Крымскотатарского фольклорного ансамбля «Крым» Крымской государственной филармонии — заслуженная артистка Республики Крым Афизе Касара и заслуженный артист Республики Крым и Республики Татарстан Арсен Бекиров исполнением народных крымских песен создали удивительную атмосферу праздника.
В числе гостей были представители общественности, культурных учреждений и журналисты телеканала «Миллет».
Выражаем благодарность коллективу Крымскотатарского музея культурно-исторического наследия за прекрасную экспозицию и возможность познакомиться с некоторыми сведениями о коренных народах Крыма.
215 лет тому назад, в 1817 году, в Феодосии родился самый известный художник Крыма, завоевавший мировую славу, — Иван Константинович Айвазовский. После обучения в Симферополе и Петербурге, после путешествий, художник всегда возвращался в родной город. В этом небольшом приморском городке (в конце ХIХ века здесь насчитывалось около 25 тысяч жителей), бок о бок жили крымские татары, крымские караимы, армяне… Жизненные пути И.К. Айвазовского и караев иногда пересекались. Широко известна открытка начала ХХ века с надписью «Караимский фонтан и дом, где родился Айвазовский», они располагались совсем рядом.
17 ноября 1876 года в письме к писателю, общественному и государственному деятелю Г.А. Эзову (1835–1905), художник пишет: «Вот изИталии приходится беспокоить Вас просьбой. Как ни совестно перед Вами, но зная этих личностей, не могу им отказать в просьбе.
Недавно г. попечителем Сольским представлены двое попечителей учебных заведений г. Дуван и Тонгур, оба они вместе с тем являются членами Совета женской гимназии. Они имеют оба медали, а теперь желали бы получить св.Станислава 3-й степени… Ежели они будут удостоены этой награды, то можно ожидать от них много материальной помощи от училища, так как оба они очень богаты».
Интересно, что письмо написано во Флоренции. То ли там встретились Айвазовский, Дуван и Тонгур, или Сольский, то ли сведения из любимого Крыма художник получал оперативно даже во время дальних поездок.
В этом письме речь идёт, вероятнее всего, об Эзре Дуване (1844 -1906) — почётном гражданине Евпатории, купце II гильдии, гласном Евпаторийского Земского Собрания (почти 40 лет) и Губернского Земского Собрания (1903-1906), члене уездного Врачебного совета. Как сказал протоиерей Павел Тихвинский, «не было ни одного просветительского и благотворительного учреждения, где бы он не был почётным членом, где бы он не приносил пользу». Э.И. Дуван состоял почётным мировым судьёй, почётным попечителем Евпаторийской мужской и председателем попечительского совета женской гимназий. Все эти должности не приносили материальных выгод, а требовали благотворительных взносов. Общая сумма его пожертвований на благотворительность составила около 150 тысяч рублей – солидная по тем временам сумма: на строительство мужской и женской гимназий, на Свято-Николаевский собор и на многое другое. В дальнейшем Евпатории им было завещано 25 тысяч рублей и два магазина, проценты и доход с которых должны были расходоваться на материальную помощь беднейшему населению города. Были оставлены пожертвования многим учреждениям и людям, мужской гимназии передана личная библиотека и выделено 8,5 тысяч рублей на стипендию в высшем учебном заведении для детей малосостоятельных граждан. Когда умер благотворитель, то панихиду о нём в знак особого уважения отслужили по караимскому, православному и мусульманскому обрядам.
Второй из двух личностей, которым не смог отказать Айвазовский – это, вероятно, евпаториец, потомственный почётный гражданин Вениамин Бабакаевич Тонгур (1831-1893) – предприниматель, владелец ряда предприятий и крупных соляных промыслов, благотворитель. Чаще всего его вспоминают из-за сельскохозяйственного аграрного колледжа в Прибрежном (бывшее Кара-Тобе) под Саками, открытого согласно завещанию Вениамина Бабакаевича. В последней воле его было сказано: «Желаю утвердить в г. Евпатории ремесленное училище под названием «Ремесленное училище Вениамина и Сарры Тонгур», для воспитания и образования каждого желающего бедного мальчика без различия вероисповедания ремеслам и наукам бесплатно, обязываю своих душеприказчиков выработать устав означенного училища с подчинением оного ведению подлежащего правительственного лица или ведомства, исходатайствовать пред Правительством утверждения того Устава и тогда подать администрации вновь учрежденного училища три тысячи рублей серебром на устройство и первоначальное обзаведение оного, затем предстать на хранение в Государственный Банк сорок тысяч рублей серебром, проценты с которых должны поступать в распоряжение администрации училища и на содержание училища и на текущие расходы оного». Курс обучения составлял 3 года, при училище был ещё однолетний дополнительный класс по вопросам общественной агрономии. Обучение было бесплатным. В первый класс принимались молодые люди всех сословий и вероисповеданий.
Сам много сделавший для нужд населения родной Феодосии, И. Айвазовский, видимо, горячо поддерживал благотворителей Крыма и радел о развитии этого благородного дела. Напомним, что благодаря Ивану Константиновичу, в Феодосии появился бесплатный фонтан, железная дорога, картинная галерея и многое другое.
Соломон Крым
В письмах упоминается ещё один известный крымский караим – Соломон Крым. В письме к Г.А. Эзову от 23 февраля 1897 читаем: «Письмо это передаст Вам наш общий уважаемый и любимый Соломон Самуилович Крым. Он уполномочен городом ходатайствовать в Петербурге по некоторым городским вопросам, в особенности по министерству финансов и внутренних дел…. Ваш благосклонный приём Крыма меня порадует. Он очень умный молодой человек (написано по-армянски)».
В этом же году 9 декабря Айвазовский пишет художественному критику, историку, общественному деятелю В.В. Стасову (1824-1906) из Феодосии: «Письмо это передаст Вам С.С. Крым, молодой наш феодосийский гражданин, всеми нами уважаемый и любимый. Он избранный всеми как будущей библиотеки попечитель и, устроив на свой счёт удобное помещение для библиотеки, едет в Питер».
Соломон Самойлович Крым (1864 -1936) по образованию был адвокатом и агрономом. Он состоял в различных сельскохозяйственных обществах, был попечителем Феодосийских мужской и женской гимназий, городской больницы, гласным Городской Думы, депутатом Государственной Думы, создателем Феодосийской пастеровской станции, основателем и директором первой общественной библиотеки в Феодосии, избирался почётным мировым судьёй Феодосии, делегатом съездов земских и городских деятелей в Москве, был от Таврической губернии депутатом I и IV Государственных Дум.
Имя С.С.Крыма неразрывно связано с историей создания Таврического университета в Симферополе: он был инициатором, организатором университета, постоянным членом и председателем Попечительского совета университета, внося собственные средства для его становления.
Открытие Таврического университета в Симферополе состоялось 14 октября 1918 г. Появление С.С.Крыма на кафедре для оглашения приветствия от имени Таврического губернского земства вызвало продолжительные аплодисменты поднявшихся со своих мест участников торжества.
В течение 5 месяцев 1918 – 1919 годов, в тяжёлое как для Крыма время С.С.Крым возглавлял Крымское краевое правительство (премьер-министр Крымской Республики).
С Айвазовским Соломона Самойловича связывали не только дела на благо Феодосии. С.С. Крым был соседом и душеприказчиком художника, составив завещание, благодаря которому картинная галерея великого мариниста стала собственностью города. Человеческие качества и юридические знания С.С. Крыма были таковы, что он был душеприказчиком и у известного винодела Л.С. Голицына.
С.С. Крым был женат на Вере Эгиз, дедушка которой по линии матери Тотеке Шебетай Хаджи жил в Феодосии. Часто у него гостил брат Веры – художник Борис (Бари, Барибай) Эгиз (1869-1946). Профессии Б. Эгиз учился в Одессе, Петербурге и Париже. После революции эмигрировал в Константинополь, а затем в Вильно. Его воспоминания о встречах с И.К. Айвазовским, опубликованные с комментариями в 2016 году О.Сторчай в журнале «Образотворче мистецтво» приводим ниже.
Барибай Эгиз
«Впервые я увидел Ивана Константиновича в Од[есском] Худ[ожественном] уч[илище].
Обойдя учеников и знакомясь с их работами, он каждому сказал ласковое слово поощрения, где [я] тогда обучался.
А в классе, где мы писали Naturemorte (натюрморт), И.К. обратился к нам со словами: «Внимательнее наблюдайте рефлексы (свет, отражающийся от соседних предметов), происходящие от окружающей среды изображаемых Вами предметов. Рефлексируйте Вашу живопись, побольше рефлексируйте!».
Лишь значительное время спустя я мог понять всю ценность этого совета, так как в то время для меня ещё не были доступны ощущения тончайших нюансов от рефлексов.
Поиски и наблюдения рефлексов были тогда новым веянием в живописи, они исходили от художников Impressionist[ов] Pleineairist[ов] (импрессионистов) французов.
Удивительно, как этот большой мастер, убелённый сединой, считался с этим новым течением, ещё между тем как оно тогда ещё многими, даже большими художниками, не признавалось, а подчас и высмеивалось.
В следующий день И.К.снова посетил наше училище.
В большом зале со сценой были расставлены стулья рядами для членов совета Общ[ества] Из[ящных] Иск[усств] с профессором Н.П. Кондаковым во главе для преподавателей и для учащихся. На сцене стоял мольберт с 1 ½ метр[овым] холстом, на котором И.К. обещал написать картину на наших глазах и преподнесть её училищу.
С большим энтузиазмом готовились мы к этому редкому зрелищу и были словно наэлектризованы.
Встреченный нами громом аплодисментов, И.К. заявил, что будет изображать ночь на море при лунном освещении.
Как сейчас помню: он сначала наметил луну кружком и провёл линию горизонта.
Затем жидко с маслом записал все 4 угла холста тёмными тонами и стал постепенно приближаться к луне и блеску на морской зыби.
И.К. писал широкими массами, делая таким образом предварительную подготовку всей картины. После этого сухим флейцем (широкой, пушистой мягкой кистью), флейцуя, т.е. растушёвывая. И.К. стал придавать форму облакам, освещённым луной.
Закончив облака и луну, он ловкими взмахами кисти изобразил красивый блеск луны на море.
Затем И.К. отошёл от картины на некоторое расстояние, чтобы лучше судить об общем впечатлении.
Внеся некоторые дополнения и поправки, он подписался в нижнем правом углу картины. Всё это продолжалось часа 2-2 1/2.
Довольно часто я встречал И.К. в Феодосии, где нередко проводил лето.
Его картинная галерея представляла собой огромный зал с верхним светом и была сплошь увешана картинами только кисти И.К.
Я там стал копировать «Поход аргонавтов». Картина эта изображала момент приближения аргонавтов к берегам Колхиды. Рассветало; небо уже зарделось нужными оттенками восходящего солнца. Вдали голубели горы, на синем море была зыбь. Красиво украшенный корабль был заполнен аргонавтами в шлемах, с пиками и щитами в руках.
С небом и кораблём я скоро справился, но зыбь на море мне никак не давалась. «Молодой человек, — услышал я как-то раз голос за спиной, — небо и кораблю вышли у Вас отлично, а вот море не так надо писать. Дайте мне палитру».
За мной стоял приветливо улыбавшийся И.К. В течение нескольких минут, не смотря на свою картину, он ловко переписал зыбь на море и, вполне её закончив, сказал: «Ну вот, теперь продолжайте».
После его ухода, от пережитого волнения я в тот день уже более писать не мог.
В следующий день, сличая мою копию с оригиналом, я пришёл к заключению, что на большой картине море лучше написано. Поколебавшись немного, я, с юношеской горячностью и решительностью, дерзнул вновь переписать зыбь. Увы! У меня ничего хорошего не получилось, и я горько раскаивался, что поступил так опрометчиво. Конечно, гораздо благоразумнее было бы сохранить все те места, которых коснулась рука этого большого мастера.
Несколько дней спустя И.К., стоя на антресолях, соединявшихся с картинной галереей красивой дубовой лестницей, звал меня: «Молодой коллега, идите сюда, Вы мне сейчас очень нужны». Я был смущён таким его обращением ко мне и мигом взбежал наверх.
Ласково поздоровавшись со мной и взяв меня за талию, И.К. сказал: «Идём ко мне, мой дорогой, сегодня Вы дадите урок Айвазовскому!». Я полагал, что он шутит, и широко улыбнулся. Меня очень удивило, когда в его студии я на мольберте увидел вместо обычной марины неоконченный портрет дамы. Тут же в удобном, глубоком кресле сидела Гуса И., славившаяся в то время в Одессе своей красотой, которую И.К. изображал.
«Так вот, дорогой, прошу укажите ошибки на портрете, мне бы очень хотелось добиться хорошего сходства этой дивной красавицы, а оно мне пока, как видите, не даётся».
Слова эти меня очень смутили. «Что Вы, что Вы, глубокоуважаемый И.К., да как это можно, чтобы я, ещё заурядный школьник, осмелился делать Вам, такому знаменитому художнику и исключительному мастеру, свои жалкие указания! Нет, нет, это невозможно, увольте меня от этого!»
«Не скромничайте, молодой человек, я видел Ваши рисунки и, наконец, я ведь известный маринист, но портретов не пишу!»
Далее отнекиваться было бесполезно, так как И.К. стал задавать отдельные вопросы: «Как по-Вашему, правильно ли я расставил глаза? Не велик ли рот? Не бледен ли цвет лица» и т.д. Сначала очень нерешительно и робко отвечал я на его вопросы, а затем, войдя в свою роль, осмелел и порядком раскритиковал портрет. Как мне казалось, И.К. очень внимательно слушал, иногда переспрашивал и задавал новые вопросы.
В заключение он поблагодарил и пригласил меня и Гусу И. позавтракать у него.
Нас приветливо встретила миловидная брюнетка средних лет – его супруга.
В столовой повсюду в красивых вазах были расставлены цветы, а на стенах висели, небольших размеров, картины известных художников.
И.К. за столом очень оживлённо и образно рассказывал нам многое из пережитого им богатого прошлого.
Все эти впечатления опьянили меня, я был в прекрасном настроении и чувствовал себя словно именинником.
Года 3 спустя И.К. пригласил меня с моим дядей С.Ш.Х. (С. Шабетаевич Хаджи), у которого я часто гостил в Феодосии, к себе в своё имение Субаши (сейчас – часть с. Приветного). Там был большой незатейливый парк, в простоте своей очень красивый.
Перед террасой дома находился зацементированный пруд, в котором плавали корабли (разных эпох) приблизительно с 1 метр величиной каждый.
Прекрасно исполненные, со всеми парусами и снастями, это были точные копии с моделей, хранившихся в музее адмиралтейства в Петербурге.
И.К.нередко срисовывал их для своих картин. Всю неделю, проведённую нами у чрезвычайно любезных и гостеприимных хозяев, по ночам светила луна, парк освещался тем таинственным мерцающим лунным светом, который, как ни добиваются художники, ещё постигнуть не могут.
Зрелище было чудесное.
Частное бульканье воды в пруде от прыгавших в воду и на разные лады квакающих лягушек, мрачный хохот и выкрики ночных птиц и скрипучий визг медленно проезжавших невдалеке телег с несмазанными колёсами оживляли пейзаж звуками.
В этом же имении в сравнительно небольшой студии И.К. на мольбертах стояли 3 начатые им картины.
И.К. писал ежедневно по несколько часов. Я с восторгом наблюдал, как они со дня на день нарастали.
К концу недели все эти 3 картины были вполне закончены.
В это время И.К. было уже за 80 лет, но он выглядел гораздо моложе. И слава его была в своём зените.
Удивительно картинно и красочно рассказывал он нам о своих путешествиях и о своих встречах с выдающимися людьми того времени.
Таковы были мои первые встречи с И.К., которые никогда не изгладятся из моей памяти».
Документы для нас сохранили редкие крупицы информации о взаимодействии интереснейших людей своего времени. Людей, чья деятельность выходила далеко за пределы профессии. Тем ценнее для нас эти сведения, рисующие дополнительные штрихи к портретам не забытых имён крымчан.
20 мая 2021 года в Симферополе представители крымских караимов Анна Полканова и Алеся Сидоренко (Мангуби), преподаватели Крымский инженерно-педагогического университета им. Февзи Якубова кандидат философских наук Надир Бекиров, доцент кафедры музыкально-инструментального искусства Рустем Комурджи из Симферополя, певица и поэтесса Вирсавия Советская из Москвы участвовали во встрече с членами фольклорной экспедиции Казанской государственной консерватории им. Н. Г. Жиганова: руководителем экспедиции, заведующей кафедрой татарской музыки и этномузыкологии Лилией Сарваровой, студентами теоретико-композиторского факультета Софией Озджан и Даей Бекировой. Беседа шла о музыкальном фольклоре крымских караимов. Крымчане поделились своими воспоминаниями и передали экспедиции самодеятельные аудиозаписи песен середины-конца ХХ века и диск крымскотатарского ансамбля «Дестан», собиравшего во главе с Февзи Алиевым песни у пожилых караимов Крыма. Надеемся, что результатом этой дружеской встречи будет новое интересное исследование.
Некогда существовавший общественный строй у караев прослеживается в фамилиях Бейм, Бейим — мой господин, правитель, повелитель, Каган — высокий титул древних тюрок, Калиф — правитель, Кальф-Калиф — умелый правитель, Яшиш — почётный старик, седовласый, Кабар — каста погребальщиков, Пьясор — каста.
Большой пласт фамилий рассказывает о занятиях, профессиях. Многие из них существует и сейчас. Некоторыми ещё недавно занимались наши бабушки и дедушки. Не существует сегодня института аталычества — опекунства, воспитания мальчиков названными отцами, а фамилия караев Аталык сохранилась в письменных источниках.
Фамилия Кочар буквально переводится, как рожденный во время кочевого перехода. Интересно имя Ильдуган — охотник с соколом.
В связи с изменением образа жизни и глобализацией в прошлое ушли многие распространенные ещё недавно занятия: писарь — Языджи, кучер — Арабаджи, стрелок из лука — Яйджи, глашатай — Тэлал, изготовитель сливок — Каймаги, бродячий торговец — Кырджи и пр. Но сохранилось достаточно чёткое представление о них. Часть фамилий уходит корнями в глубокое прошлое, в другой уклад жизни и требует осмысления и дальнейшего исследования.
При работе с фондом ТОКДП в ГААРК обнаружены фамилии Корукчу сую Культе, Курукчи сую Культе,Куруксу-Культе[Ф. 241, О. 1., Д. 523, Л.103; Д. 353, Л. 137; Д. 826, Л. 58].
Схожесть написания вызвала вопросы, одна ли это фамилия, записанная в разное время с ошибками, или разные. Фамилия Культе(э) достаточно распространена, обозначает сноп, копну [КРП], возникла, возможно, от прозвища человека. Слова «сую, су» означают воду (от сув; суй[КРП]). Сложнее с переводами «корукчу, курукчи, курук». Словарные варианты [КРП]: къорукъ — защищённый, охраняемый, ограждённый, запретный; къорукъ, къурукъ — зелёные, неспелые плоды; къуру- — сохнуть. Значит, возможны два варианта — охраняющий воду и высохшая вода.
Б. Кокенай [Архив Полканова Ю. А., Кокенай. О фамилиях…], Т. Ормели и Г. Гладилова-Ормели [2008, С. 109] упоминают фамилию Курук, а на памятнике БТ (1724) есть Корук [Архив Полканова Ю. А., перевод Гумуша].
По М. Гумушу «корумак — сохранять, защищать, сохранённый». Слово «курук», оказывается, в тюркских языках может означать «запрет, табу».
В. Е. Борейко пишет, что в X–XV веках в Средней Азии и Казахстане существовали разные заповедные территории, а в Кокандском ханстве был специальный термин — «курук», что означало «заповедная девственная природная территория». «Заповедные земли охранялись специальными людьми — «курукчи» (т. е. «стража заповедников»). Их возглавлял «главный сторож» — «курукчибаши»)… Все эти «заповедники» принадлежали ханам. В них запрещалось охотиться, ловить рыбу, рубить деревья, резать тростник. Хотя сами ханы в них охотились или сдавали «заповедники» в аренду под выпас».
Напрашивается аналогия с ханским зверинцем, находившимся на плато Бурунчак в Кырк Йере (Чуфут-Кале). В «Памятной книге Таврической губернии» [Памятная книга, С. 38] в документе «Роспись государственных расходов Крымского ханства» во время правления Шагин Гирея указаны «смотритель казенных оленей, находившихся в зверинце ханском”; смотритель соколиных гнезд и ловчий. На плане Бахчисарая и окрестностей 1737 г. отмечен город Кыркю Ершю (Кырк Йер), а в нём «Ханский зверинец» [Ленченко]. Следовательно, Ко(у)рукчу(и), Ко(у)рук означает хранитель, страж, а Ко(у)рукчу(и) сую и Куруксу — хранитель воды. Учитывая ситуацию с водоснабжением крепости Кырк Йер (место компактного проживания караев) — очень актуальная фамилия. Вероятнее всего, кто-то из этой семьи занимался расчисткой источников, колодцев и доставкой воды.
Фамилии, связанные с религиозными представлениями,занимаютнебольшую долю (около 20-ти): Габай — казначей, староста; Газзанов — от газзан (священник); Дуваджи — молящийся; Софер – писарь, переписчик Священного писания; Хаджи — паломник и др. О прежних религиозных мировоззрениях говорят антропонимы Камай — шаман, колдун, Абак — идол, истукан, икона, Алдынабак — золотой идол, Тылсым — талисман.
Фамилия Карга перекликается с именем языческого божества (духа) Алп Карга [Микаэл Башту] и персонажа караимской мифологии Къаргъалата (отец-каратель, отец-проклинатель).
Отголоски культа предков до сих пор выражаются в почитании древнего кладбища Балта Тиймэз и старейшин, находят отражение в большом количестве фамилий, имён и прозвищ с компонентами Баба, или Ата — отец. К примеру: Баба, Бабай — отец, Бабахаджи — отец-паломник, Бабаджан — душа-отец, Бабакай — отец-молодец, Бабович, Бабаев, Баба-оглу, Баба-шейх, Баба-шах, Хаджи-Баба, Улу-Ата — великий отец. Часто упоминаются и другие родовые, семейные связи: Тотеке — тетя, Тотеш — старшая сестра, Кырксой — из рода кырков, Акачик — старший братик, дядечка, Беньямин-ака — Беньямин-дядя, Коканай-ака — Коканай-дядя, Коканай — голубая, небесная мать, Эрака — старейший, уважаемый, молодец-мужчина, Бузур-Акай — испорченный дядя и пр.
Тотемы. Около сорока фамилий караев обозначают животных, насекомых, птиц, рыб. Часть их связаны с тотемизмом — древним культом поклонения тотемам, верой в их магическую силу. Тотемом было обычно животное, в древних представлениях — родоначальник и покровитель рода или племени.
Общетюркским тотемом и родоначальником тюрок считается волк. Широко распространены тотемы барс, лев (покровитель ханских династий), ворон (спас прародителя тюрков Ашину из болота), орёл, куш (птица).
Тюрки поклонялись предкам-животным и птицам – быку, соколу, ежу, змее, журавлю, ястребу, сове, филину и пр. Многие племена считали своим предком быка. Солнце воспринималось одушевленным существом в виде огненной или золотой птицы. С солнцем связывались разные животные: баран, олень, лось, заяц. Лебеди, гуси и утки считались птицами богини Умай (могли жить сразу в трёх мирах) [Бисенбаев]. В «Сказании о дочери Шана» упоминаются божества (духи) Алпы Баран, Бури (волк), Тун-Бури, Барыс (барс), Медведь, Мышь; духи реки, дерева, солнца, звёзд и др. [Микаэл Башту].
В прошлом существовал обычай называть детей именем тотемного животного. Его отголоски дошли до нас в виде антропонимов, приведённых ниже (в том числе известные у других тюркских народов). Ряд названий животных имеют соответствия в древнетюркском языке. Эти, наиболее давние фамилии, часто созвучны с этнонимами тюркских родов и племён. Фамилии даны в распространённом написании. Для сравнения указаны значения из ДТС.
Имя Арслан, Аслан (ARSLAN) — лев, известно в надписях древних Орхоно-Енисейских памятников. Имена и фамилии, связанные с этим тотемом, есть у азербайджанцев, башкир, бурят, гагаузов, крымских татар, карачаево-балкарцев, кумыков, ногайцев, татар, тувинцев, туркмен, турок, узбеков… Соответствующие этнонимы известны у половцев, туркмен.
Борю (BÖRİ) — волк, Борючук — волчонок, Чалборю — серый, седой волк. — Древние уважаемые роды караев, названия которых имеются в разных вариантах у казахов, киргизов, крымских татар, калмыков, туркмен, карачаево-балкарцев. Этнонимы, связанные с этим тотемом, известны у гуннов, башкир, киргизов, туркмен.
Бота (BOTU) — верблюжонок. Подобные имена и фамилии — у казахов, киргизов, кумыков, карачаево-балкарцев. Этноним Боташ — у киргизов.
Борсук (BORSUQ) — барсук. Имена и фамилии у гагаузов, казахов, крымских татар.
Домбай — буйволица, молодой буйвол. Слово известно в именниках казахов, карачаево-балкарцев, крымских татар, среди древних тюркских родов [Аристов, 1903].
Каратуган — сильный ястреб.
Карга (QARγA) — ворон, ворона. Подобное имя у алтайцев, фамилия — у гагаузов. Этнонимы — у абаканцев, алтайцев, башкир, каракалпаков, киргизов, татар, узбеков, шорцев, хакасов.
Каплан — тигр. Фамилия попала из Крыма в Литву, где сохранилась в форме Каплановский.
Кушлю — крыса. У алтайцев — водяная крыса, крот.
Кушуль — птица. Известны этнонимы: гунны-кушане, кушуль у башкир.
Кыргый (QΪRγj) — ястреб, сокол. Аналогичное имя и этноним известны у киргизов.
Микей, Мыкый — кобчик. Подобный антропоним есть у алтайцев, казахов, хакасов, крымских татар.
Чавке — галка.
Вероятнее всего, от тотема ведут начало фамилии Бурчэ (блоха), Балыкъ (рыба), Бараш (овца), Ботук (верблюжонок), Бузув (телёнок), Кокей, Кокиз (птица), Пэпи, Папий (утка), Савускан (сорока).
Некоторые приведённые фамилии имеют и иные значения. «Борсук», например, кроме тотема, может означать — вонючий, тухлый и выступать как имя — оберег, а «Чавке» — ещё и название села, где в прошлом жили караи.
Некоторые племена считали своим символом неодушевленные предметы, звёзды, деревья, молнию, ветер. Возможно, с этим связаны фамилии Айтолы(у) — полная луна, Йэль, Ель — ветер, Караборан — чёрная буря, Нурай — светлая луна, месяц, Пойраз — северный ветер, Танатар — утренняя заря, рассвет, Садак — колчан, Чи(ы)нак — коготь и др.
Вероятно, приведённый список фамилий, производных от тотемов, не полон.
Внешность, как отражение древнего мировоззрения. Человек всегда большое внимание уделял своей внешности. Столетия назад внешние черты считались проявлением внутренней сущности человека. По облику судили об этнической принадлежности, положению, правам… Возможно, поэтому целый пласт антропонимов крымских караимов связан с описанием тела. Таких фамилий около сорока. Человека называли Альянак — краснощёкий, Балабан — большой, громадный, Камбур — горбун, Келеш — лысый, Тафсурат — лицо, как бубен, Топал — хромой, Топсакал — борода мячом, Чубарь — рябой, Шишман[1] — полный и т. д. Значения таких антропонимов понятны и просты, а прямой перевод точно отражает смысл.
А вот фамилии Аксуе(я)к — белая кость, Джигерсиз — без печени, Бурунсу(ы)з — без носа и др. вызывают вопросы. Фамилия Аксуяк — белая кость говорит о знатном, родовитом происхождении. Она встречается как имя у казахов и башкир. У казахов обозначает и знатное сословие. Джигерсиз — об отсутствии печени не в прямом, а в переносном смысле, т. е. о жёстком характере человека. У тюрок одним из важнейших органов считали печень. Полагали, что это место души. Печени в прошлом придавали даже большее значение, чем современный европеец сердцу. У караимов сохранилась, например, пословица [Полканов, 1995, С. 21]: Къардашым боласы — джигерым йарасы. Племянник — что рана в моей печёнке. А «любимый» на крымскокараимском звучит «джан-джыгэр», т. е. буквально «душа-печенка» [Русско-караимский словарь, 1996]. Джигерсиз можно перевести как «бессердечный». Тюрколог В. Зайончковский переводит эту фамилию как «причиняющий боль» [Zajaczkowski].
Среди большинства тёмноволосых и кареглазых людей, какими были крымские караимы, вряд ли мог выделяться Каракаш — чернобровый, Карагоз — черноглазый, или Кара — чёрный. Какие качества в таком случае выделяли человека?
Кроме Караг(к)оз, с глазами связаны фамилии Джанкоз — душевные, милые глаза и Танагоз — телячьи, льстивые глаза, Каймачи — с раскосыми глазами. Глаза — зеркало души, считали как сегодня, так и века назад. Коз бар — йарык йокъ. Глаз есть — света нет. Парасызнын кози кумуш къолда йахшы. У безденежного глаза танцуют, а у денежного руки танцуют. Гузель кормэк козге йарыкъ. Видеть красивое — свет для очей. Инсаннын козу — айваны казангъа инсанны, мэзаргъа. Сглаз может свести скотину в кастрюлю, а человека в могилу. Эти и другие «слова отцов» [Полканов, 1995, С. 15, 41] отражают отношение к глазам. Глаз человека воспринимался древними тюрками и как источник света. Взгляд, возможности глаз, функции отражать свет и окружающее были важными характеристиками личности. Отсюда и частые упоминания «сглаза» в фольклоре. До наших дней дошли амулеты «от сглаза» — голубые и синие бусинки, обычай посторонним лишний раз не показывать ребёнка после рождения и многое другое. Карагоз – это, вероятнее всего не цвет, а характеристика взгляда — плохие глаза, которые могут сглазить.
С головой, одной из главных частей тела, связаны фамилии: Кабакбаш — голова тыквой, Сарыбаш — жёлтая голова, т. е. знатный, Фундукбаш — голова, как орех, Янтыкбаш — голова пирогом. Народная мудрость нередко упоминает голову [Полканов, 1995, С. 48, 51]: Башы башкъа, акъылы да башкъа. Другая голова и ум другой. Соз сызынъ, баш бизим. Слово ваше, голова наша. Акъыл да дэгэн йашта дугуль — башта. Ум не в годах, а в голове. и пр.
Многие имена и фамилии крымских караимов, связанные с внешними данными, имеют дальние и близкие аналогии, так как отражают древнее мировоззрение тюркских народов. Приведу некоторые параллели: Камбур (горбатый) — гагаузы, крымские татары, урумы; Караг(к)оз (черноглазый) — гагаузы, карачаево-балкарцы, крымские татары, ногайцы, киргизы, турки; Топал (хромой) — гагаузы, крымские татары, венгры, турки, карачаево-балкарцы; Айтолу — казахи, ногайцы, турки, киргизы, чуваши, урумы; Балабан (большой) — крымские татары, урумы… Часть именований уникальны и аналоги им пока не найдены: Фундукбаш (голова, как фундук), Келеш (лысый) и пр.
Цвет в антропонимах. Нередко в антропонимах упоминается цвет. Древние тюрки придавали ему большое значение. Всё хорошее, доброе, светлое символизировал белый (ак) и золотой, жёлтый (алтын, сары), а плохое — чёрный (кара) цвета. Кара иногда означал и великий, могучий, сильный и пр. Почитали и цвет неба (кёк — голубой). Отсюда и большое число антропонимов, связанных с этими словами. Например, у караев: Акбике — белая госпожа, Алтын — золото, Алтынкыз — девушка-золото, Акав — белый охотник, Аксуек — буквально белая кость, Аппак — белый-пребелый, Сары — жёлтый, Сарыбан — жёлтый князь, Сарыбаш — знатный, букв. жёлтая голова, Кара — букв. чёрный, Карабаджак — букв. черноногий, Каракоз — черноглазый, Каракаш — чернобровый, Коканай — голубая, небесная мать и пр.
[1] Фамилии могут иметь несколько значений: Шишман ещё и бурка, епанча; Кабакбаш — страж ворот, Фундукбаш — тугодум и т.д.
Караи 