Ага тумпа гечёсы Никандра Маркса

Ежегодно 1 марта, а иногда в конце февраля, караи Феодосии отмечают праздник «Ага думпа» – «Ага опрокинулся». Этот праздник известен, наверное, всем крымских караимам, а не только феодосийцам. В этот день готовят оригинальное праздничное сладкое блюдо ступеч, внешне похожее на скрученные тонкие белые нити. Если спросить у современного карая, когда и как произошёл этот праздник, то в ответ вам расскажут предание «Ага думпа», которое было опубликовано в литературной обработке доцента, кандидата филологических наук Лидии Пастуховой председателем Научного совета Ассоциации крымских караимов «Крымкарайлар», учёным Юрием Полкановым в сборнике «Легенды и предания караев (Крымских караимов–тюрков)» в Симферополе в 1995 году. Позже, в 1998 году в Москве, это предание опубликовали в 3 томе Караимской народной энциклопедии. Источником для публикации была рукопись этнографа, знатока фольклора Бориса Кокеная из архива Сымыт Кушуль (Евпатория). Суть предания заключается в том, что коварный наместник турецкого султана в Крыму Ахмет-паша приказал караимам Феодосии исполнить задание, невыполнимое изначально – к первому дню месяца суюнч-ай соткать из сырца весом в три ока (около 3,5 кг) полотно для войска, в противном случае от меча должен был погибнуть весь народ. В ожидаемый день в ясную погоду паша отправился в лодке на морскую прогулку. Неожиданно налетела буря, паша вместе с лодкой опрокинулся, а народ был спасён. Этот вариант появления праздника стал настолько известным и привычным, что о других версиях забыли совсем. А оказывается, они существуют. Об этом упоминал Ю. Полканов: «Известно много различных вариантов предания. Один из первых переводов на русский язык приведён И. Синани в книге «История возникновения и развития караимизма» (Симферополь, 1888)».

О неизвестном современным караям варианте легенды нам сообщил этнограф, издатель фольклорного сборника «Герданлыкъ. Золотая пектораль» (СПб., 2019) Ильми Ильясов. В редакцию газеты «Qırım» был предоставлен аутентичный текст легенды «Ага-Тумпа гечёсы» (Вечер, когда Ага опрокинулся), принадлежащий перу генерала Никандра Александровича Маркса, записанный более ста лет тому назад от феодосийских мирян Л.Я. Крыма и Н. М. Нича.

Никандр Маркс (1861, Феодосия – 1921, Екатеринодар) – личность известнейшая. Родился в Феодосии, детство провёл в Отузах (сейчас Курортное). Потомственный военный. Военную карьеру в 1914 году окончил генерал-лейтенантом. Собирал крымские легенды и предания и публиковал их. Известно три выпуска «Легенд Крыма» Н. Маркса (1913–1917). В этих сборниках Никандр Александрович опубликовал 33 легенды жителей из мест Козы, Отузы, Коктебель, Судак, Карадаг, Старый Крым, Джанкой, Алушта, Кизилташ, Феодосия, Таракташ, Кадык-Кой, Туклук – т.е. в-основном Восточного Крыма – родных мест фольклориста. Публиковал легенды Н. Маркс и в газетах. Например, в газете «Утро России» за 1913 год, о чём он информировал читателя во втором выпуске.

Сохранились сведения о Николае Матвеевича Ниче (1884, Феодосия –1942, Ленинград) – сыне автора проекта церкви Всех Святых на городском христианском кладбище Феодосии, капитана инженерной службы Российского флота М. Нича. Н. Нич фигурирует   издателем в 1914 году брошюры В. Дембовецкого «Волокна и ткани». Николай Матвеевич работал делопроизводителем в гимназии Гергилевич в Феодосии. В 1925 году исполнял обязанности управляющего делами и операциями Центросоюза в Новороссийске, с 1926 был главным бухгалтером в какой-то организации в Ленинграде. Умер во время блокады Ленинграда в 1942 году.

Личность феодосийского мирянина Л.Я. Крыма вызывает вопросы. Возможно, в тексте ошибка, и речь идёт о А.Я. Крыме – Аароне Яковлевиче Крым (1863, Феодосия – 1930, Стамбул), общественном деятеле, агрономе, благотворителе. Он был помощником городского головы и городским головой Феодосии (1906-1910), гласным феодосийской городской думы (1898-1920), феодосийской уездной земской управы, членом городской управы. О большой общественной работе, благотворительности и неравнодушии А. Крыма говорят должности, занимаемые им на общественных началах: он был Почётным мировым судьёй Феодосийского уезда, Председателем педагогического совета Феодосийской женской профессиональной школы, действительным членом Общества попечения о недостаточных учащихся Феодосийской женской гимназии Гергилевич, товарищем (заместителем) председателя Феодосийского комитета Российского общества Красного Креста и пр. Аарон Крым был двоюродным братом известного государственного и общественного деятеля, учёного-агронома Соломона Крыма, издавшего в эмиграции в Париже в 1925 году первый сборник караимских легенд «Легенды Крыма».

Предание «Ага думпа» отсылает нас к событиям последнего периода существования Крымского ханства. Текст предания в записи Н. Маркса, любезно предоставленный Ильми Ильясовым, публикуем  ниже практически без изменений. В скобках приводим комментарии; варианты написания слов, принятых в Караимско-русско-польском словаре; опубликованных караимских пословиц и пр. Несмотря на некоторые неясности и пробелы, смысл замечательного фольклорного произведения ясен и понятен.

АГА – ТУМПА ГЕЧЁСЫ  (Агъа думпа гэджэси; Вечер, когда Ага опрокинулся)

(феодосийская легенда)

Бир заманда – вар экен, бир заманда ёк экен

Когда-то было, а может и не было.

     Паша зевнул раз и другой.

     Муфтий и кадий откашлялись, погладили свои бороды.

     – Больше важности для достоинства, когда Паша, окончив дело, зевнёт. – Так сказали их глаза.

     Но про себя подумали:

     – Скучает наш Паша, наверно что-нибудь затевает.

     Потому что, когда Паша скучал, всегда что-нибудь придумывал для потехи.

     – Многое надоело, – зевнул опять Паша.

     Кади заметил:

     – Власть есть, деньги есть. Зачем скучать, всегда можно что-нибудь придумать.

     Улыбнулся Паша:

     – Уже придумал.

     И ударил в ладоши, чтобы пришёл ях’я (секретарь).

      – Сколько на слободке караимских девок, которые замуж не вышли?

      – Тридцать, больше есть, – догадался в чём дело ях’я.

     – Каждый вечер пусть приходит одна… Раньше, чтобы замуж не выходила.

     Узнали об этом в Кафе (сейчас Феодосия) и на караимской слободке, пошёл плач. Почти в каждой семье была невеста. Собрались старики в кенаса, молились. Гахан читал кины (кына – траурная, жалобная песня) из Кинета и разрывалась душа от плачевной песни.

     – Потоки слёз изливают очи <…> в дни горя народа моего.

     И повторял слова отца пророков.

     – Неужели Ты в гневе на всю общину за то, что согрешил один какой-нибудь человек?

     Старики догадывались, на кого намекал гадзак <…> Кайки (караимская фамилия, в к. XIX – н. ХХ в. были одними из самых богатых караев Феодосии) не дал к празднику помощи бедным, говорят что <…>

В сундуке у…<…> меньше чем самый бедный караим. Даул (Давул – караимская фамилия, или прозвище) не женился, говорил – зачем буду даром чужую девку кормить и по ночам лаял за собаку, чтобы не тратить на прокорм.

     Плакали старухи, проклинали Пашу, говорили, что предвидели беду.

     У <…> Эринчек (караимская фамилия) целую неделю дрожала левая бровь вместе с глазом. А когда дрожит левая бровь вместе с глазом, непременно будет скоро беда.

     Вышли девушки невесты из своих ханшу-капу (къоншу-къапу – калитка из двора во двор, не выходящая на улицу), собрались у красавицы Ай-Толу (Айтолу, буквальный перевод – Полная Луна, в переносном смысле – красавица). Говорили ей:

     – Ты тоже пойдёшь к Паше, не отпустит Паша такой красавицы. Останешься у него.

     Как тьма ночи чернели сотни змеек – косиц, как гнутый лук играла высокая бровь, и вся Ай-Толу была как гибкий кипарис.

     – Тебя нужно спрятать.

     Но Ай-Толу была горда.

     – Найдёт Паша, посмеётся сам, посмеётесь и вы. Придумаем другое.

     Замолчали подруги. Из всех их одна Ай-Толу знала письмо. Конечно, самой умной была. И придумала.

     Напрасно говорят, у бабы волос длинен, да ум короток. (Хъатынларнынъ сэчи узун болыр, акъыл кыска)  Хатынларнынъ сачи узун, акъылы къыскъа. Напрасно так говорят. Бывают умнее мужчин.

     – Сейчас пошлём гонца в Джуфт-Кале, к аге Веньямину (Беньямин-Ага умер в 1824 в преклонном возрасте в Джуфт-Кале, государственный и общественный деятель, вождь караев, министр и заведующий монетным двором при Шагин-Герае). Ага Веньямин самый близкий к хану человек. Заступится за нас.

     Возражали некоторые.

     – Пока придёт ответ, всех перепортит Паша, все пропадём. Убить лучше Пашу.

     Покачала головой Ай-Толу.

     – Разгневалось сердце, слетела голова, смирилось сердце – а где голова? (Калкты йурэк – кетты баш, кайты йурэк – йэктыр (кайда) баш)

     – Турды юрек кетти баш, къайтты юрек къайда баш?

     – Пока придёт ответ – задержу Пашу. Сама пойду к нему.

И стала Ай-Толу одеваться в свои лучшие одежды. Надела яки (йакъа) – воротник из кружев, самую красивую фес <…>. Из … браслет и к ушам привесила миндаль-серьгу (бадэм сыргъа) в жемчугах.

     Топнула ножкой.

     – Ц…ц…!

     Удивился Паша, что сама, без зова, пришла караимка.

      Ещё больше удивился, когда увидел перед собою красавицу в наряде.

     Сразу сошла скука, повеселели глаза, гордым стал Паша.

     – Что скажешь?

    – Казан каталаан капаан тапкан. Скажу – покатилась кастрюля, чтобы найти свою крышку.

     Пересел Паша на другую ногу.

     – Ай, молодец! Такой не видал. А любить будешь меня?

     – Северим сени севсенъ, ответила девушка. Полюблю, если сам полюбишь.

     Села у ног Паши и сказала:

     – Хочу выйти за тебя весёлой, чтобы тебе на сердце весело было. Хочу приготовить тебе наш ступечь (ступеч), из золотых нитей сладость для вкуса. Когда приготовлю, приду с другими, все будем в свадебном наряде, и Паша возьмёт ту, которая будет лучше. Хорошо?

     – Вот хорошо придумала,– похвалил Паша. – Только смотри, долго не тяни.

     – Дня три нужно.

     Поморщился Паша, не понравилось.

     Заметила это Ай-Толу, сказала:

     – Сама хочу ласки твоей.

     Вернулась Ай-Толу домой и стала готовить с молодыми караимками ступечь для Паши.

     – Может Ага, может сами съедим.

     Три дня готовили, ждали ответа из Джуфт-Кале.

     Соскучился Паша ждать ступечь, послал узнать, что делает Ай-Толу.

     Ответила Ай-Толу запиской.

     Прочёл Паша записку, до ушей рот от радости дошёл.

     – Вкусное, пишет, всегда приятно ждать. А я не знаю, что для тебя будет вкуснее: я или наш ступечь? Скоро увидим. Завтра утром садись на баркас, чтобы могла любоваться тобой из окна, поймай сам рыбу для ночного пира.

     Велел Паша приготовить баркас, покрыть коврами <…> подняв высокий парус <…>

     Махал кто-то из окна платком. Догадался Паша, что Ай-Толу. Показалось ему, что опять молодым стал.

     – Моя Ай-Толу!

     Не знал Паша, что махала платком совсем другая.

     Не знал, что бежала Ай-Толу на гору к цыганке, которая колдуньей была.

     Прибежала к ней Ай-Толу, бросила перед старухой кисет с золотом.

     – Тридцать четыре нас, тридцать четыре червонца тебе. Сделай так, чтобы сейчас буря случилась, такая, чтоб перевернула лёгкий баркас.

     Захихикала колдунья.

     – Знаю, что хочешь, всё вижу насквозь, и тебя вижу насквозь. Скажи, который сегодня день?

     – Первый день луны (первый день месяца по лунному календарю).

     – Вот это хорошо. Ну, давай сюда кисет.

     Унесла колдунья золото к себе, принесла кофейную гущу и поставила на табурет. Начала дуть на гущу,  шептать колдовское слово.

     Закипела гуща, вылетели из неё чёрные змейки, понеслись в окно на улицу.

     Зашумело вокруг на улице. Столбом поднялась пыль, закружилась в клубок. Сразу ничего не стало видно.

     Выждала старуха немного, засмеялась.

     – Теперь довольно. Ага тумпа, ага булдых!

     И когда Ай-Толу прибежала домой, все вышли навстречу и кричали.

     – Ага тумпа, ага булдых! Утонул, утонул Паша!

     И пошло у караимок веселье, какого никогда не было на слободке.

     Тридцать четыре девушки сразу выходили замуж, чтобы новый  паша не придумал новой штуки. Пели песни, готовили ступечь, славили Ай-Толу и смеялись над Пашой.

     – Ага тумпа, ага булдых!

     Даже танец такой придумали.

     А через год во всех домах, где были свадьбы, вспоминали Ай-Толу и готовили с песнями сладкий ступечь. И с тех пор в месяц одар, в конце февраля или в начале марта, в первый день луны наши караимки, те, которые не  <…>

из мёда и муки <…> сладкого сена? А когда к ночи готов ступечь, спешат к девушкам молодые люди, чтобы присмотреть невесту, если ещё не присмотрели.

     Тогда начинается большой пир: Ага тумпа гечёсы, на котором караимы едят ступечь. Как лошади сено прямо с тарелки без рук, и вспоминают отцовский сказ, начиная от Лиона.

     Только, кажется, стали забывать имя Ай-Толу прекрасной девушки, которая была смела, чтобы рискнуть, и умна, чтобы достигнуть цели, и которая живёт ещё в караимской сказке.

____________________________

          Имя Айтолу сегодня не забыто. Сейчас в Крыму живут крымские караимки с этим редким именем!

          А.И. Полканов писал, что ступеч – это  «кушанье из жареной муки и густого мёда». В современных рецептах изготовления ступеча, используется сахар.

В заключение приведём рецепт Николая Кафели и Марии Бараш. Необходимо взять 1 кг муки, 400 гр. сахара, щепотку лимонной кислоты, небольшое количество топлёного сливочного масла. Муку просеять, поджарить на чугунной сковороде до кремового цвета. Затем влить в кастрюлю воды, добавить 400 гр. сахара и варить его. Когда сахар начнёт кипеть, положить в него щепотку лимонной кислоты. Готовность сахарного сиропа определяется следующим образом: взять ложечкой кипящий сахар и опустить в холодную воду. Если охлажденный сахар  при ударе щелчком пальцев о конец ложечки отскакивает, значит, сахарный сироп готов. Смазать мраморную доску или большое блюдо сливочным топлёным маслом и на него вылить горячий сахарный сироп. После того, как сахар начнет остывать, его начинают вытягивать на руках, пока он не станет белым. Затем эту массу надо смешать с мукой, придав ей форму бублика и снова вытягивать сорок раз. После этого нарезать кусочками и подавать на стол. Ступеч должен быть рассыпчатым и состоять из тонких волокон.

          Выражаем глубокую признательность Ильми Ильясову и Эскендеру Ильясову за предоставленные материалы!

А. Полканова.

Реклама

Ага опрокинулся. Ага думпа.

И. Айвазовский. Набережная Феодосии. 1840

Записал Б.Я. Кокенай.

События восходят к последнему периоду существования Крымского ханства (XVIII в.). Праздник под названием «Ага думпа» и поныне 1 марта ежегодно отмечают караимы Феодосии. В этот день они готовят ступеч, оригинальное праздничное блюдо. Его создали караимки Феодосии в память об избавлении от козней паши. Ступеч в виде скрученных сладких нитей (они напоминают тонкую пряжу), готовят из жареной пшеничной муки и сладкого сиропа с лимонным соком.

Грозен и мрачен Ахмет-паша, наместник турецкого султана. В Крыму. Раненым зверем мечется он по великолепным покоям дворца, не находя места от горя и злобы. По тёмным углам попрятались придворные, шёпотом обсуждая весть о поражении войск Повелителя правоверных и гибели любимого сына Ахмет-паши. К довершению несчастья Крымский хан, вопреки его, турецкого наместника, воле, назначил какого-то караима эмином дарабхане (начальником монетного двора).

«Не бывать этому бесчестью! – гневается паша. – Я на крымском побережье полновластный наместник Великого султана. И слово моё даже в ханстве Гиреев должно быть законом. Надо устроить так, чтобы ни один из караимов не остался на подвластной мне земле!».

Эта мысль немного успокоила Агу. Взгляд его, только что сверкавший злобой чуть смягчился. В тишине роскошных покоев он громко хлопнул в ладоши. Словно из-под земли появился капуджи-баши (глава привратников) и в низком поклоне застыл на пороге, ожидая распоряжений своего повелителя.

«Кара-Темира ко мне», – приказал паша.

«Слушаюсь, мой повелитель», – раздалось в ответ. И бесшумный, как тень, слуга исчез за дверью.

Вскоре перед всесильным наместником предстал рослый человек лет сорока с длинной чёрной бородой и быстрыми, неспокойными глазами. «Отчего потемнели очи моего повелителя, и что за чёрные тучи на его челе?! – лукаво приветствовал татарин пашу. – Что гнетёт ясную чистую душу наместника султана?!»

«Друг мой, Кара-Темир! – раздался сдержанный голос паши. – Ты знаешь печальную весть о разгроме нашего войска и гибели моего сына. Велико моё горе. Лишь ты один можешь утешить меня в моём несчастье и вновь высоко поднять в глазах рода Гираев имя Великого султана. Ты слышал о милостях Крымского хана, которыми он осыпает караимов. Ещё бы. Они неоднократно защищали его от народного гнева. Но его благоволение теперь дошло до того, что караим из Кафы (сейчас Феодосия), вопреки моей воле, назначен эмином дараб-хане. Если мы не изведём в Крыму это племя под корень, оно принесёт ещё много забот наместнику Пророка. И дело надо обставить так, чтобы в глазах Крымского хана несчастие, которое постигнет караимов, было лишь карой за неповиновение наместнику!»

«Великий паша!» — с глубоким удовлетворением произнёс Кара-Темир. – Давно хочу я извести этот народ. Лелею эту мысль с тех пор, как один караим чуть не погубил меня. Я для своего гарема с большим трудом раздобыл трёх чернооких девушек из Кырк-Йера (Джуфт Кале и окрестности). А старейшина караимов доложил об этом хану, и я вынужден был бежать из родного Бахчисарая. Покарать их надо быстро, чтобы вновь назначенный эмин не успел получить  охранительного ханского ярлыка. Правоверный паша, немедленно призови к себе старейшин караимов Кафы. И да поможет нам Аллах!».

И, наклонившись к уху наместника, Кара-Темир с кривой улыбкой стал излагать свой план. От радости грозный паша даже привстал со своего места. «Мудра твоя голова, друг мой! В великих милостях моих теперь можешь даже не сомневаться!» – довольно воскликнул Ага и великодушно разрешил Темиру поцеловать край своей одежды.

II

Роскошен дворец паши, расположенный на склоне Феодосийских гор. Снаружи он разукрашен перламутром и цветными камнями. Красота же внутренних покоев описанию не поддаётся. Великолепные сады с серебристыми фонтанами и кипарисовыми рощами спускаются к самому берегу Чёрного моря. Четыре белоснежных стрельчатых минарета устремлены в небо. А высокая зубчатая стена с бойницами служит надёжной защитой от врагов.

Однако восточная роскошь дворца не ослепляет глаз трёх старейшин, явившихся по приказу всесильного наместника. Чуют они, что встреча с пашой предвещает караимскому народу горе.

Ожидание долго и томительно. Наконец из внутренних покоев выходит невысокий рыжебородый человек. На нём красный, расшитый золотом кафтан, на ногах мягкие сапожки «мест» с заострёнными кверху носами, а на голове высокий яркий фес. Это паша. Вслед за ним величаво выступает с самодовольной улыбкой Кара-Темир. Серые круглые глаза, орлиный нос, проницательный взгляд. Скуластое лицо выражает неуёмную энергию.

Отвесив глубокий поклон, старики приветствуют пашу: «Сьоз санын, баш бизим, буйур пашим!» («Слово твоё, головы наши, приказывай, о паша!»).

«Именем султана Правоверных, – раздаётся в ответ грозный голос наместника, – приказываю вам в течение одного круга солнца соткать из сырца весом в три ока (одно ока – около 1,2 кг) полотно для нашего славного войска. Если веление моё не будет исполнено, погибнет от меча весь ваш народ в пределах вверенной мне земли!»

«Великий и милостивый паша, – в волнении воскликнули старцы, – за что такая немилость?! Не под силу нашим дочерям и жёнам исполнить твою волю. Разве что Всемогущий пошлёт им в помощь ангелов-хранителей. Богатый дар приготовим тебе, но не губи невинных!»

«Нет Бога, кроме Аллаха, а Магомет Пророк Его! – зловеще прошипел паша. – Пусть Ваш Бог окажет вам милость, а теперь уходите с глаз!»

Поклонились старики и, низко опустив седые головы, вышли из ворот дворца.

III

Скорбь в домах Караимской слободы. Не выполнить бедным женщинам приказ паши. Не миновать полной гибели джамаату (общине) Кафы. С тихой предсмертной молитвой на устах все надевают свежее бельё и готовятся к смерти.

Во дворе кенаса собрались старейшины. Среди них выделяется старик-патриарх с умными, добрыми глазами. Это – признанный в Бахчисарае эмин дараб-хане Крымского хана.

Но сейчас его очи сомкнуты, на челе великая печаль. Все взоры с надеждой устремлены на эмина. «Дорогие друзья! – наконец раздался его тихий голос. – Ослабела в нас вера. Отступили мы от святых заповедей и стали беспечными. Не дремали только враги наши… Знал коварный паша, что когда я получу ярлык у Крымского хана, злой умысел трудно будет привести в исполнение. Теперь осталась одна надежда на милость Создателя. Мы, обречённые пашой на гибель, откажемся от пищи, и пусть стада наши останутся без корма. Посыплем головы пеплом и соберёмся в храме. Всевышний в беспредельной милости своей услышит мольбы народа, простит наши прегрешения и ниспошлёт избавление от врагов…»

IV

Словно вымерла караимская слобода. Замолкли в домах беззаботные песни. Не раздаются детские голоса. Оставлены ненужные заботы о хлебе насущном. Весь джамаат в кенаса, откуда доносятся звуки печальных молитв о спасении души и приглушённые рыдания женщин. А мёртвую тишину нарушает голодный рёв беспризорного стада и заунывный вой собак.

V

Первый день месяца суюнч-ай, – день исполнения приказа наместника, – выдался ясный, чудесный. Яркое южное солнце горячими лучами освещает зеркальную поверхность беспредельного Чёрного моря. У дворцовой пристани лениво покачивается покрытая пёстрыми персидскими коврами красивая лодка (кайык).

К. Богаевский. Кафа — Старая Феодосия. 1927

В ожидании наступления установленного им срока, наместник решил совершить морскую прогулку. Вскоре показались евнухи с носилками, в которых разместились паша и его жёны. Важно садятся они в лодку и живописной группой располагаются на мягких подушках. По знаку лодочники – кийыкчиклар – дружно берутся за вёсла, и лодка торжественно отплывает от берега. Раздаются нежные звуки лютни, льются полные неги восточные песни, серебром звучит радостный смех женщин. Лазурное море безотчётно влечёт вдаль. Подняты паруса – и лодка, вздрогнув, устремляется в открытое море.

VI

В тесных стенах кенаса детям не сидится. Хочется есть, но ещё больше – побегать на свободе под открытым небом. Взрослые целиком ушли в молитву и не замечают, как малыши один за другим исчезли из храма. Стремглав взбегают они на гору и, зачарованные, смотрят на море.

Взор детей привлекает прекрасная лодка, уходящая в отрытое море. А на горизонте они замечают едва заметную чёрную точку, которая быстро приближается к берегам Кафы. Дети понимают: скоро быть грозе. Но они не спешат спрятаться от ненастья: море и небо завораживают.

Чёрная точка превратилась в грозную тучу и закрыла небосклон. Море потемнело, дрогнуло и заволновалось. Но лодка паши продолжала мчаться в помрачневшую даль.

VII

Жёны наместника сначала безмятежно наслаждались морской прогулкой, но при виде надвигающейся грозы, они тревожно устремили взоры на разыгравшееся море. Однако паша, упоённый стремительным ходом лодки, казалось, ничего не замечал. Между тем нависшие свинцовые тучи становились всё мрачнее. Волны поднимались всё выше. Ветер стал нещадно рвать паруса. Блеснула молния, загремел гром, хлынул дождь. Очнулся, наконец, паша. Уверенной рукой он взялся за руль и повернул лодку к берегу.

Но волны всё сильнее и сильнее ударяли в борт. Они стали кренить лодку и заливать её. Борясь с разбушевавшейся стихией, она раненой птицей, очень медленно, но приближалась к бухте, и промокшие женщины облегчённо воскликнули: «Ля илли Мухамеду ресуль Алла!» («Нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед Его Пророк!»).

Но именно в этот миг сверкнула ярчайшая молния, грянул ослепительный гром, и гигантская волна, как разъярённое чудище, выросла перед пашой. В следующее мгновение она обрушилась на лодку и поглотила её.

VIII

Прижавшись друг к другу, озябшие и промокшие, дети наблюдали с высокой горы роковую прогулку турецкого наместника. Едва лодка исчезла в морской пучине, они сорвались с места и бросились бежать. Как безумные ворвались они в кенаса с криком: «Ага думпа!» («Ага опрокинулся!»).

Взрослые не сразу поняли смысл сказанного и в тревоге окружили детей. Но когда узнали о гибели паши, пали на колени и со слезами на глазах вознесли молитву Создателю за ниспосланное чудо.

С тех пор караимы Кафы в честь этого события ежегодно празднуют первый день марта (первый день суйунч-ай), получивший название «Ага думпа». Они распевают песни о счастливом избавлении и посылают друг другу вкусное блюдо ступеч – сладкие нити его символически изображают те бесчисленные нити пряжи, которую караимки должны были соткать для коварного паши.