IX. В гостях у президента Республики
Завершением студенческих увеселений и нашего пребывания в Париже явился приём в Елисейском дворце, который президент Республики устроил в честь студенческого конгресса. Всем нам роздали именные билеты из белого картона с выпуклой вдавленной печатью: Republique Frakçais, President de la Republique[1], в которой сообщалось что Президент Республики и М-м Эмиль Лубэ приглашают нас в Елисейский дворец к 2 часам дня на garden party. Ради столь торжественного случая, я стал искать шапку, которой у меня недоставало к форме, но найти её не мог. Я решил ограничиться тем, что купил себе белые замшевые перчатки, которые оказались настолько хороши, что я носил их потом ещё несколько лет. Долго мы обсуждали с Кадькой, как мы отправимся в Елисейский дворец и решили для важности взять фиакр, а не идти пешком, как мы обыкновенно делали, проходя ежедневно по десятку вёрст и больше.
Съезд
Около Мадлен[2] мы выбрали фиакр с красивой лошадью и важно подкатили ко дворцу, куда в ворота с улицы вливалась уже многочисленная публика. Часовые, увидя мою военную форму, взяли на караул. Нас сразу направили через проходные залы дворца в красивый, огромный сад, украшенный флагами, где толпились довольно густое общество, причём кроме студентов, которых мы различали по молодым лицам и корпоративным костюмам, мы увидели много пожилых штатских и военных. Оказалось, что в этот день и час президент принимал у себя, кроме студенческого конгресса, также всемирный конгресс врачей и приехавшего для обозрения выставки, персидского шаха Наср-Эддина[3]. Столь разношерстная публика густыми толпами обступала открытые буфеты, разбросанные по обширному саду, где приглашённых потчевали прохладительными напитками, пирожными, фруктами, шампанским.
Особенно был вкусен оршад[4] из тёртого миндаля, которым мы упивались в жаркий августовский день.
После получасовой прогулки по саду дворца, все устремились к обширной открытой сцене, перед которой были расставлены на открытом воздухе красивые ряды стульев.
Шествие шаха и президента
Вскоре началось шествие. Президент шёл медленным шагом рядом с персидским шахом. Президент был во фраке с красной лентой через плечо и без шляпы. Шах – в экзотическом военном наряде и шапке с высоким султаном. Их сопровождала большая свита военных и дипломатов. Бросалась в глаза маленькая конфектная фигурка Лубе и рядом грузная неуклюжая фигура шаха, уже почти старика[5], состарившегося преждевременно. Лубе и шах, чинно и мирно, дойдя до середины первого ряда кресел, остановились и, повернувшись лицом к публике, стали поклонами отвечать на аплодисменты и отдельные приветственные кивки, и затем уселись на свои места.
Ближайшие к ним ряда кресел заняла мундирная публика, среди которой я увидел несколько русских офицеров. Мы, студенты, занимали преимущественно стоячие места по обочинам партера.
Балет
Заиграла музыка, поднялся занавес, начался прекрасный балет. Молоденькие балерины всех наций порхали на сцене, приводя в восторг студенческую молодежь, неистово аплодирующую.
В программе балета были танцы различных наций Европы. Не знаю, танцевали ли это балерины разных национальностей или же разнились только танцы, но «итальянки» были восхитительны по своей внешности, красавицы одна к другой на подбор.
Разъезд
После часового балетного спектакля президент и шах вместе с публикой направились в сторону дворца, медленно раскланиваясь в обе стороны, а мы все два конгресса – врачей всего света и юношей всего мира – веселыми группами направились по обширному саду Елисейского дворца и стали осаждать буфеты с шампанским и сладостями. Военная музыка то в одном, то в другом конце парка развлекала гостей. Около 5 часов дня начался разъезд.
Покушение на шаха
Характерно, что несмотря на присутствие глав двух государств в такой непосредственной близости с толпой около 2 тыс. человек, не вызывало в отношении никаких мер предосторожностей. Мы вошли во дворец без контроля. Странно, что на другой день, при проезде шаха через один из парижских мостов, какой-то человек стрелял в него, но промахнулся. Об этом мы узнали из газет. Это не был перс, сводивший счёты с шахом, а, кажется, какой-то европеец-анархист. Тогда анархисты были политическими вендеттами дня.
Х. Домой
Наш быт в Париже
Приближался конец третьей недели нашего пребывания в Париже. Только в молодости можно было выносить такое напряжение. Мы не знали отдыха, разрываясь между осмотрами выставки и гуляниями, устроенными для студенческого конгресса. Только в 2 часа ночи мы, обычно, возвращались в отель, взбирались на 6-ой этаж в нашу мансарду и засыпали мгновенно, лёжа в чистых, удобных постелях. Просыпались мы часам к 9 утра и сейчас же быстро собирались на выполнение новых очередных номеров. Все хождения по Парижу совершались нами почти исключительно пешком, только изредка мы позволяли себе роскошь сесть в омнибус, и то, по преимуществу на верхний этаж. Виденного мы не обсуждали, а только накапливали в свою память, чтобы потом разобраться и освоить бесконечное количество виденного нами и воспринятого. Одного мы не могли изменить из наших русских привычек: не выпить утром чаю. Французское кофе нас не манило. Кадька выбегал, как всегда со смехом в коридор и с верхнего этажа кричал: «Жозеф, Жозеф, ло шод[6]!». И через несколько минут красивый молодой Жозеф приносил нам в большом кувшине для умывания горячую воду. Он уже знал, что мы требуем её для заварки чая и приносил её ещё достаточно горячей. Мы высыпали туда купленный накануне в аптеке порошок чая и обильно им напивались. В то время в Париже трудно было найти чай в магазинах: французы к нему не привыкли, и русские нас научили искать чай в аптеках.
Кадькина симпатия
Кадька был значительно богаче меня и больше меня тратил. Уборщица нашей комнаты, молоденькая и миленькая Жаклин, питала к Кадьке самые нежные чувства и называла его «мА пупе шери» и «мон трэзор»[7]. Конечно, её сокровище отвечало ей взаимностью, но «остальное» приплачивалось «деньгами».
Бежим, спешим
Ресурсы наши настолько оскудели, что я и Кадька, как и раньше наш общий друг по гимназии Володя Куличенко, должны были немедленно собираться домой. Правда, обратный проезд до Берлина был уже оплачен, но мне предстояли ещё расходы от Берлина до Симферополя, хотя по воинскому тарифу требовалась сумма небольшая. Мы наметили день нашего отъезда.
Широта и любознательность властей Франции
Я не могу пожаловаться, что потратился во Франции. Всё, что получили, всё что видели и чем насладились – всё было благодаря студенческому конгрессу даваемо нам бесплатно. Нигде с нас ничего не брали ни за зрелища, ни за увеселения, ни за угощение сладостями и шампанским, которым нас всюду потчевал. Всё обозрение выставки стоило тогда недорого, так как билеты были долгосрочные и дешёвые. Я никогда не забуду того радушия и любезности, с которыми нас встречали французы, особенно меня, бывшего в русской военной форме. Нынешних «карт д’аштёр»[8] мы не оправдали бы, очевидно.
Едем обратно
Наконец-то мы покинули Париж и опять через Брюссель, Аахен и Кёльн направились в Берлин, а оттуда через сутки-двое к русской границе. Мы очень сожалели, что когда брали в Берлине рейзекарте[9] в Париж, не оговорили себе обратного возвращения через Вену, что было возможно. Тогда бы наше путешествие за границу было бы ещё увлекательнее, ибо Вена того времени считалась вторым Парижем Европы.
Когда поезд подходил к русской границе, ехавшие с нами русские в разговорах напомнили, что нужно просмотреть свой багаж и, если есть какая-либо обличительная против режима литература, лучше её выбросить в окно.
Опять на русской границе
У Кадьки оказалось две-три брошюрки с клеветами на царский дом. Я их тоже читал, явно и грубо утрированное содержание производило обратное впечатление: в них не было осуждения режима, а были нападки на личную интимную жизнь великих князей. Кадька даже не помнил, кто их ему всучил. До границы мы ещё раз их перечитали и выбросили за окно вагона.
Контрабанды у нас не было и быть не могло. Я боялся за своего алебардье, им никто не поинтересовался, но мои альбомы и проспекты жандарм всё же внимательно просмотрел.
Как-то очень быстро мы вновь оказались в Александрово. Как не было интересно за границей, но переехав русскую границу, мы вновь почувствовали себя дома. Какая-то непонятная радость и приятное чувство заполнило наши души. В гостях хорошо, а дома лучше.
Мои спутники и товарищи
На русской границе мы расстались с Кадькой, с тех пор я никогда его больше не видел, не знаю жив ли он и какова его судьба…
Судьба Володи Куличенко была печальна. Он служил, как и я, во флоте. В революцию 1905 года, выполняя страшный долг, как врач присутствовал при расстреле лейтенанта Шмидта. Когда к власти пришли большевики, он был расстрелян сам[10].
Ничего не знаю и о судьбе нашего чичероне по Берлину Лапине. Он, как и мы с Куличенко, был принят в Военно-Медицинскую Академию, но не мог выносить вида трупов и перешёл в электро-технический институт. Тогда, в Берлине, мы, одноклассники по гимназии, виделись с ним последний раз.
Финансовый кризис
Мой путь по русским железным дорогам шёл мимо Кременчуга, где жил мой дядя, младший брат моего отца. Я воспользовался случаем, прервал свою поездку и заехал к нему. С вокзала, на оставшиеся у меня 20 копеек, я нанял извозчика и приехал к нему. Отдохнув сутки и, получив денежное подкрепление, я прибыл в Симферополь с моим скромным багажом, в котором кроме статуэтки алебардье, память о Париже, было несколько альбомов и фотографий с выставки и достопримечательностей Парижа – столицы мира.
Моя матушка долго берегла эти дорогие для меня мелочи.
Дома
Первый мой визит был на кладбище на могилу дорогой бабушки, которая не дождалась моего возвращения. Как сейчас помню, этот день. Мы сели с отцом в экипаж, заехали за помощником газзана и отправились за город на далёкое караимское кладбище. Отец прочёл молитву у свежей могилы своей матери, одиноко возвышавшейся на вершине небольшого холмика. Тяжелый камень был положен у изголовья бабушки, обращённого к Югу. Мы произнесли традиционно «Аллах рахмет этсын» /да поможет Господь/, бросили традиционно по горсти земли, молча, склонив головы, постояли на месте и двинулись обратно… Вновь втроём остановились у ворот кладбища, помощник отца прочёл молитву об успокоении душ всех умерших и лежащих на этом кладбище, с грустью и тоской отвесив низкий поклон в их сторону, вышли за ворота и поехали в город.
***
Когда в группе молодёжи моих знакомых я рассказывал о Париже и моих впечатлениях, все интересовались выставкой и удивлялись удаче, которая сопровождала мою поездку, столь обильную зрелищами. Но когда я рассказывал, что был на приёме у президента Республики, все решили, что я просто вру.
15-III-47 г. Париж
[1] Французская республика, Президент Республики
[2] Церковь св. Марии Магдалины на одноименной площади
[3] Ошибочно, т.к. Насер ад-Дин (Насреддин) Шах Каджар – шах Ирана умер в 1896 г., в 1900 г. речь идёт о его преемнике Мозафереддтне (Музаффер-ед-Дине) Шахе
[4] Оршад – миндальное молоко; смесь миндального молока с сахаром и померанцевой водой.
[5] Ему было 47 лет
[6] Горячей воды
[7] Мой пупсик дорогой и моё сокровище
[8] Дословно – карта покупателя
[9] Билет
[10] Ку Куличенко Владимир Васильевич (1876 – 1917) – старший врач Черноморского флотского экипажа, расстрелян большевиками в ночь с 19 на 20 декабря 1917 г. в Севастополе
Публикуется по изданию «Историко-культурное наследие крымских караимов» (Симферополь, 2016, С. 69-77)
Караи 