Дневник Бориса Кокеная. Жизнь в садах и виноградниках.

О Б. Кокенае.

Дневник Кокеная.

В литературе очень мало есть указаний на жизнь караимов в садах и виноградниках в долинах крымских речек. Я давно мечтал передать эту сторону жизни на бумагу. В Ростове живёт семья Шапшала М. А., который жил до переезда сюда в садах в Крыму, также его жена и её сестры, урождённые Фуки – дочери Сияка Фуки из Гулюм-бея[1]. Одна из сестёр с дочерью только на днях вернулась из колхоза в этой деревне жить здесь в Ростове, т. к. благодаря засухе этого года там жить оказалось очень тяжело. Пользуясь любезностью этой семьи, из уст их – тружеников земли, я записал о жизни караимов в садах и виноградниках Крыма.

В долинах крымских речек Качи, Бельбека, Альмы и Карасу сотни лет существовали образцовые караимские сады, переходившие наследственно из рода в род ещё со времён ханов крымских. Так, пишущий эти строки, будучи правнуком гахана в Кале И. Ш. Эль-Тура, помнит, как в детстве ездил в дер. Алма-Тархан, где находился сад упомянутого гахана, которым по наследству владела наша семья, и который пришлось продать нам ещё в дни моего детства, чтобы лечить больную сестру. Подобно нам многие караимы наследственно владели садами своих предков. Караимские сады в долинах всех упомянутых речек были образцовыми не только в наше время, но ещё до перехода Крыма под власть России.

…до самого последнего времени немало караимских семейств жили в своих наследственных садах в долинах Качи, Алмы и Бельбека. Насколько и раньше было велико число таких хозяйств видно из того, что один из караимских писателей (Яшар), сообщая об ответственном моменте в жизни нашего народа в 1828 г. указывает на то обстоятельство, что в момент, когда надо было собраться и обсудить вопрос о привлечении караимов на военную службу, благодаря тому, что это событие происходило во время уборки урожая, и в городе очень мало оставалось караимов, не с кем было советоваться. Поэтому «срочно были высланы верховые», говорит этот историк, «из общины в общину, из сада в сад», «ибо кто находился в своем винограднике, кто в саду, а кто в деревне собирал зерно своё, и не было человека, который защищал бы интересы народа».

Эта черта сохранилась ещё со времен хазар, т. к. последние также с тёплыми днями уходили из городов в сады и поля. В большинстве случаев сады по размерам были небольшие – 1-2-3 десятины, которые обрабатывали владельцы трудом членов своей семьи. Несмотря на небольшую площадь этих садов, благодаря культурной обработке, которая у караимов стояла на высоком уровне, сады обеспечивали прожиточный минимум такой трудовой семьи. В деревне Гулюм-бей на р. Каче я помню трудовые семьи Фуки Сияка, Сарибана, Чорефа, Кефели (две семьи). В Чот-Кара семьи Зенгин, Безекович, Сапак, Танагоз, Прик. Последний на выставке в Париже за фрукты имел золотую медаль, несколько серебряных и похвальные листы. В деревне Колантай – семьи Бурназ, Койчу, Пенбек, Калиф и др., а также немало их было и в других деревнях, как например: Ханыш-Кой, Алма-Тархан, Дуван-Кой, Эфенди-кой, Шурю, Топчи-Кой, Ак-Шейх, Татар-Кой, Чот-Кора, Тос-Топе, Кош-Кермен, Би-Эли, Азек, Ай-Сунки. Кроме постоянных семейств, были ещё семьи, которые переезжали в деревню с начала садовых работ и по окончании уборки урожая опять разъезжались по городам Крыма.

В деревне Гулюм-бей был хороший фруктовый питомник в десять десятин. Владел им большой специалист агроном Сарибан, который разводил там же и пчёл. В Симферополе был большой и известный всему Крыму питомник Пастака. Долины этих крымских речек пышно цвели садами и виноградниками под трудовыми руками татар и караимов и радовали взор каждого, кто бывал в этих местах.

Мне кажется, что в тех садах, которые переходили по наследству, основными были виноградники, а фруктовый сад имел второстепенное значение. Новые же владельцы разводили сады фруктовые, считая их более рентабельными, но уже ближе к годам революции и эти последние также начали разводить при фруктовых садах и виноградники. Кое-кто из караимов занимался также хлебопашеством и огородничеством (семья Н. И. Фуки в Гулюм-бее), табаководством и пчеловодством.

Как только начинались тёплые весенние дни, население этих долин выходило в сады и виноградники, и начинало окопку, а затем и обрезку. Обрезку производили осенью. Кто думал разводить новые сады, тот готовил плантаж, чтобы сажать молодые саженцы. В долинах Качи – это называлось «петин басмак», а в Феодосии говорили «катавлак» – «катавлачить», т. е. готовить ямы для посадки виноградников. Табаководством и пчеловодством занимались не все, а огородничеством обязательно все садоводы.

В дни моей ранней юности старухи обязательно занимались и ткачеством, производили так называемые «крым-петен», т. е. ткали крымские полотна. Из них делали простыни, полотенца и бельё. Кроме этого, топили воск и делали свечи в зимнее время.

После появления листьев на деревьях, несколько раз за лето опрыскивали купоросом и известью виноградники и фруктовые деревья. За лето, в зависимости от сухости, поливали несколько раз. После поливки окапывали круги под деревьями. В урожайный год ставили «чаталы» (развилки) под ветки деревьев, отягощённых плодами, чтобы не ломались под тяжестью фруктов, а также, чтобы ветки имели достаточно солнца и чтобы подвергались в достаточной степени проветриванию. Когда начиналась сборка урожая («баг-бузумы») – начиналась весёлая пора: с песнями, хохотом и шутками молодёжь и старики начинали сбор фруктов. В садах чатальщики снимали чаталы, подводили 3-4-х саженные «мердвен» – лестницы, или же, где опасно было подставить лестницу, чтобы не испортить плоды, то подводили лестницу – треножку («уч-аяк») под требуемое место. С фруктом обращались весьма бережно: для этого брали корзины – «сепет», которые на крючьях подвешивались на ветки, чтобы можно бы, не передвигаясь, класть под руками в корзину, чтобы не испортить фрукт.

***

…На некоторых старых деревьях сборщик подымался на высоту 4-х сажен, откуда спускал корзины с фруктами на верёвках. Бывали случаи, что один сборщик, не слезая с дерева, спускал до 40 корзин яблок или груш, т. е. до 30 пудов. Для яблок тару брали: двухпудовые ящики крымского образца; для груш — пудовые (для летних) и двухпудовые для зимних, а для косточковых – 15-ти фунтовые, а чтобы перевозить в мешках, как теперь делают и портят фрукты, никому и во сне не снилось.

Фрукты снимались с плодоножкой и обкладывались бумагой, а также и листьями: ягода к ягоде одного размера, это придавало красивый вид.Возили на двуконных рессорных линейках. Выезжали вечером после ужина часов в 9 вечера, ко времени ятсы – время вечернего азана, когда муэззин последний раз созывает на молитву за этот день, с тем, чтобы к утреннему азану в 5 час. утра быть уже на базаре, кто в Симферополе, а кто в Севастополе. Фруктовщики-купцы из татар уже по упаковке знали из каких караимских садов прибыли фрукты и копеек на 50 на пуде оценивали дороже.

Во время сборки урожая фруктов и винограда ничего не пропадало не использованным. Часть высших сортов шли на отправку в крупные города – центры: Ленинград, Москва, Одесса, Харьков, и т. д. Затем некоторые хозяева в специальной упаковке оставляли на зиму на хранение, когда цены стояли выше, чем во время сборки урожая фруктов. Часть высших сортов, конечно, шла и на мировой рынок, но в очень ограниченном количестве. В основном местный рынок поглощал, можно сказать, исключительно вторые и третьи сорта. Падалица и червивые шли на сушку, бекмез и повидло, а из гнилых делали уксус. Выжимки же из-под повидла шли на корм скота. Кроме того, уже с начала ХХ в. некоторые хозяева использовали высшие сорта яблок, груш, слив и особенно абрикосы на производство цукат. Далее листья некоторых сортов роз шли в дело: из них варили розовое варенье, оно особенно ценилось в семьях крымских старожилов.

Варенье делали из зелёных воложских орехов, из лилии, из длинных крымских (осма кабак) кабаков в 1 – 1,5 метра длиной (далма-кабак, сары кабак, сакыз кабак), из белых черешен, слив, абрикосов, персиков (сорт «бурса»), райских яблок, кизила, айвы и даже белой редьки. Из ягод: крыжовник, малина, ежевика, клубника. Из помидор варили томат, засаливали и мариновали.

Для домашнего обихода варили бекмез, куда к концу варки клали или апельсиновые корки, или кизил, или айву. Бекмез варили и из виноградного сока (особенно из розовых сортов). При варке бочки и вёдра употребляли исключительно деревянные. Бекмез из винограда был слаще и лучше, чем из фруктов. Из виноградного же сока делали особый сорт бекмеза, куда клали жареную муку с пряностями (гвоздика, корица). Это клали тогда, когда бекмез наполовину уже сваривался. Получалась густая масса тёмно-желтого или коричневого цвета, который по местному назывался «хап». Выжимки шли на корм скота. Известные сорта винограда шли на продажу, а из винных сортов делали вино. Выжимки, оставшиеся из-под пресса, шли на выработку водки коньячного сорта, по-местному – «чопра-ракысы». Крепость водки была настолько высока, что её можно было зажигать как спирт. Водка готовилась так: в большие высокие бочки, открытые с одной стороны (с открытым дном), закладывались выжимки, затем они накрывались виноградными листьями, а сверху, чтобы не проходил воздух, засыпались землёй. Эта масса лежала в бочках и бродила до зимы, когда их открывали и начинали выгонять водку. Последняя шла для слабых сортов вина, а большею частью употреблялась в домашнем быту, как обыкновенная водка. Часто называли эту водку «песах ракысы», т. е. пасхальной водкой, т. к. в дни пасхи употребляли у караимов только такую водку, а не казённую.

Сушка. Фруктовую сушку готовили, высушивая или в печке или на солнце.

Наливки готовили большей частью из вишен, затем из кизила, абрикос и слив. Фрукту клали в стеклянную посуду, засыпали сахаром, а затем выставляли на солнце, на брожение. Зимой же наливали водкой, и получалась хорошая наливка.

Виноградные листья в свежем виде шли на голубцы (сарма). Молодые листья винограда собирали весной, клали в бочку и сверху прикрывали вишнёвыми листьями. Затем заливали рассолом. Накрытые досочками и под «гнётом» засоленные листья лежали до зимы, когда их и пускали в продажу для приготовления голубцов.

Компоты. Из фруктов: абрикосы, персики, груши, вишня, из слив «ренглод»делали компоты в сахаре. Клали фрукты с ванилью и сахаром в жестяные банки и в течение часа кипятили (пастеризация), после чего компот считался готовым.

Консервы готовили из овощей: баклажан, перец, помидор и кабачков. Из баклажан и кабачков делали также икру. Кроме того, готовили местный вкусный соус под названием «имам байилды» из всех этих овощей и картофеля, залив их растительным маслом. Название «имам байилды» т. е. «имам (духовный наставник) упал в обморок». Когда впервые приготовили это кушанье, дали попробовать имаму, и настолько было вкусно, что имам не выдержал и упал в обморок, откуда и пошло это название.

Сыр. Из овечьего молока делали брынзу «пеныр», а также особый сорт сыра «кашкавал». Приготовляли также «каймак» и «катык» (кислое молоко), а из последнего «сузмэ».

Мыло – «сабун». Летом собирали из дубовых дров золу, она в осеннее время шла на приготовление мыла. Летом также собирали выжарки из курдюков при приготовлении бараньего жира для зимы. Выжарки эти шли также на приготовление мыла. Варили хозяйственные сорта мыла, а также особый сорт, т. н. «кара-сабун» (чёрное мыло), которое готовилось из щелочной воды и выжарок (без каустической соды). (Рецепт: 2 ведра воды, 10 фунтов выжарок, 2 фунта каустической соды, мыло «сабун», 1/2 фунта соли, 1/2 фунта канифоли, 1/8 фунта простой соды).

Сбор ореха. Особую красоту крымские садам придают деревья грецких орехов. Их  ветви расстилались на очень большое пространство. Помню в дер. Алма-Тархан (лет 50 назад) широкая долина вся была под ветвями этих деревьев, а по краям улицы шли стены садов омываемые «арыками» (канава для орошения). В день сборки урожая орехов вся семья шла на их сбор. В этот день даже не принято было готовить обед, а кушали всухомятку и только вечером, уставшие за день работы, возвращались домой, где их ждал уже горячий ужин.

Один из молодых мужчин лез на дерево и начинал трясти ветви, т. к. деревья были очень высокие и развесистые, то для этого существовали особые длинные жерди, которыми били по дальним веткам, что бы осыпать орехи. Внизу вся семья собирала орехи и ссыпали в чувалы – мешки. Придя домой, на день — на два рассыпали па полу в сарае. Тогда было легче снимать зелёную кожуру. Затем орех в скорлупе вымывался в нескольких водах, а после сушился на солнце. После орех вновь ссыпали в мешки, зашивали и оставляли до нужного момента.

Резка винограда. В середине августа начинал уже поспевать виноград, и только в конце сентября начинали валовую сборку урожая винограда. Один или двое мужчин называемые «тарпыджи» (от названия «тарпы» – нечто вроде бочонка с открытым верхом, который надевался на спину т. н. «тарпи») находились в разных частях виноградника, куда собиравшие виноград носили и вытряхивали свои вёдра. На сборку винограда брали большей частью женщин и детей, которые приходили с вёдрами и ножами (10 человек в 2 дня на одну десятину). Ведро ставили под куст винограда, куда падала отрезанная кисть. Полное ведро относили и высыпали в «тарп», а когда он пополнялся, то «тарпыджи» нёс в «магаза», т. е. в сарай, где находились два каменных ящика – «трапан» (давильня), куда высыпалось содержимое тарпы. Посередине между этими ящиками вырывалась яма, куда ставили бочку – перерез для стекания виноградного сусла «шира».

Человек с деревянным молотом «токмак» в руках колотил по винограду, чтобы лучше вытекал сок винограда, а затем и сам с голыми ногами, предварительно вымыв их, лез туда в ящик в эту жижу и начинал топтать ногами виноград. Затем эти выжимки переносились в пресс – «скендже», где сок выжимался до предельной возможности. После, когда разбирали пресс, оттуда вытаскивали куски выжимок, вроде прессованного чая и раскладывали на брезенте, где их начинают размельчать, После этого их кладут в сорокавёдерные бочки (без одного дна) и хранят до зимы для выгонки водки. Зимою приезжал акцизный чиновник, который распечатывал прибор для выгонки водки и давал разрешение на приготовление водки. Когда заканчивалась процедура производства водки, чиновник вновь запечатывал прибор и уезжал. Виноградный сок наливали в дубовые бочки, где он бродил. После брожения вновь переливали в другие бочки, а из отстоя («мирт») делали уксус.

В караимских садах ничего не пропадало: всё шло на переработку. Ко всему этому надо добавить, что во время уборки урожая «баг-бузума» все работы сопровождались песнями. С ранней зари до позднего вечера слышались песни, смех, шутки и работа весело спорилась в этих благодатных местах под руками трудолюбивых людей. Проводя всю весну и лето, и осень в труде, караимы не прочь были и повеселиться. Бывало за лето несколько раз ездили к морю (в Мамашай-8 км и Улу-Кула-12 км). Там готовили обед, ставили самовар и целый день проводили в песнях и веселье.

Перед праздниками рано кончали работы, а хозяйки готовили лучшие кушанья и, главное сладости. У каждого на праздник был открыт стол в ожидании гостей. С приходом визитёров начинались беседы, песни и танцы. У кого имелся музыкальный инструмент, тот выступал со своей музыкой. Конечно, песни и мотивы были почти исключительно крымские, а разговор шёл большей частью по-тюркски. День этот проходил в веселье и общении не только между семьями своей деревни, но ездили и в другие деревни по гостям.

В день поста – «Буюк оруч» (на киппур) караимы собирались со всей качинской долины в дер. Гулюм-бей, где у Бурназа О. Д. в его доме устраивали кенаса (храм), а службу в храме нёс Фуки И. Н. В долинах Бельбека и Альмы собирались также у кого-либо из караимов. В Гулюм-бее после вечерней молитвы все караимы этой деревни, а также приехавшие из других мест в этот день на молитву, приглашались на разговение в дом Бурназа О. Д., где за общим столом встречались друзья и знакомые. После ужина устраивалась вечеринка – конушма, и только утром, отблагодарив радушных и хлебосольных хозяев, гости разъезжались по домам. Так из года в год этот щедрый хозяин угощал своих гостей, а их собиралось от 30 до 50 чел., на свой счёт. Этот Бурназ был большой благотворитель: так, когда было освящение караимского храма в Севастополе в 1910 или 1911 г. все присутствовавшие на этом торжестве – от адмирала до служащего были приглашены к нему на дом, где он за свой счёт, так же, как и в Гулюм-бее устроил торжественный обед, продолжавшийся целые сутки. Гости разошлись только на следующий день. Он также ежегодно выдавал замуж одну девушку из бедной семьи, которой давал полное приданное, а свадьбу устраивал за свой счёт. Этот староватый хозяин не сидел, подобно многим богачам, на мешках с деньгами без пользы себе и другим. Он, получая сам от жизни, в то же время давал возможность жить и другим, помогая им своими деньгами, а главным образом, человеческим отношением.

После сборки урожая некоторые семьи оставались в своих садах на всю зиму, а другие, у которых дети учились, переезжали в город.

Вернувшиеся в город, посылали знакомым родственникам и тем лицам, кто не имел своих садов, плоды своих трудов: виноград, яблоки, груши, орехи и пр., а также виноградное сусло – «шира». Так жили и проводили время караимы в своих наследственных садах и виноградниках в долинах Альмы, Бельбека и Качи

Здоровый труд и нормальный образ, жизни давал нашим предкам здоровый дух и здоровое тело. Поэтому не удивительно было встретить в наших общинах большое количество людей старого поколения, которые достигали весьма преклонных годов. Недаром в феодосийской общине передавалось, что в кенаса приходили 70 стариков, опирающихся на посох. Честный и здоровый труд на лоне природы вырабатывал из них здоровых духом людей и честнейших граждан того государства, где им приходилось жить. Однажды гахан Серайя Хаджи Шапшал сообщил мне, что его дед за 2 недели до своей смерти ехал верхом из Бахчисарая в дер. Ойсунки в свой сад, а ему в это в это время было уже 90 лет.


[1] Сейчас с. Некрасовка, Бахчисарайский р-н

Реклама

Мастер-класс в Симферополе

14 марта 2021 года НКО крымских караимов Симферополя провела мастер-класс по приготовлению караимских пирожков с мясом, вишней и картошкой. В мероприятии приняли участие 17 человек. Ставшие традиционными мастер-классы пользуются большой популярностью Вместе с умением изготовления традиционных блюд караев, участники общаются, обмениваются мнениями и воспоминаниями.

Надеемся, что после отмены ограничений, связанных с эпидемиологической обстановкой, такие плодотворные встречи станут более массовыми и регулярными.

Караимская школа в творчестве А. И. Катыка (по страницам «Караимской жизни»)

А. И. Катык

А. И. Катык (1883, Евпатория – 1942, Ленинград) – газзан, педагог, общественный деятель и писатель. Родился в семье учителя караимской школы –  мидраша. Окончил Александровское караимское духовное училище и историко-филологический факультет Новороссийского университета в Одессе.

Арон Ильич большую часть своей жизни посвятил педагогической деятельности: служил учителем мидраша в Севастополе (1902 – 1904), Феодосии (1912 – 1916) и Москве (1922 – 1928); инспектором и преподавателем общих предметов Александровского караимского училища в Евпатории (1916 – 1922).

Учащиеся Александровского караимского духовного училища: третий справа во втором ряду – И. Казас, в верхнем ряду второй справа А. Катык, четвертый – Б. Ельяшевич, шестой – И. Ормели

Писатель хорошо знал традиционное караимское образование. В своём творчестве он уделял этому вопросу немало внимания.

В издаваемых в Москве в 1911 – 12 гг. журналах «Караимская жизнь» опубликованы два его художественных произведения на эту тему – «Записки караимского школьника» и «Учитель», написанных в Евпатории в 1911 г. Что это было за время?

По переписи 1897 г. в Таврической губернии жило грамотных караимов мужчин – около 70 %, а женщин – 50 %. В 1910 г. прошёл национальный съезд, много внимания уделив проблемам школы. На съезде говорилось об обязательном обучении детей караимскому языку и закону Божию, упорядочении религиозно-нравственного воспитания, о неудовлетворительной постановке преподавания в мидрашах, желательности расширения и однообразия программы.

Здание Александровского училища в Евпатории. Фото Юрия Полканова

Дискуссии шли о необходимости изучения языков и языка обучения (русский, библейский, караимский). Прошло чуть более 15 лет, как создано Александровское Караимское духовное училище, наставником А. И. Катыка в нём был И. И. Казас – известный педагог, просветитель, общественный деятель. Юридический факультет Новороссийского университета закончила первая женщина-караимка Р. И. Хаджи. Созданы общества помощи студентам и учащимся. Развита благотворительность: организация горячих завтраков школьникам, учреждение и содержание училищ, выплата стипендий, контроль состояния здоровья учащихся и бесплатное лечение и т. д.

Однако беспокойство о состоянии национального образования чётко прослеживается на страницах «Караимской жизни». В каждом номере публикуются планы, критика, мысли о системе воспитания и обучения; списки окончивших гимназии, университеты, училища. В журнале отмечается, что необходимо «Полное реформирование школы и внесение в неё живого духа», критикуется мидраш, «где преподавание поставлено из рук вон плохо и основывается на палке».

Хор мидраша Симферополя, в центре Б. С. Ельяшевич, 1912

При написании рассказов автору было 28 лет – воспоминания о учёбе ещё живы, появилась возможность сравнения с университетом в Одессе.

По размеру рассказы небольшие – 24 и 26 стр., но в них содержится масса сведений об устройстве начальной караимской школы, нравах её обитателей, наказаниях, обычаях… Произведения проникнуты живым народным юмором. Точные зарисовки автора придают колорит и яркость персонажам.

 Мелкие детали рассказов говорят о том, что действие происходит в крымских крупных городах, так как упоминается Кюльтобэ – возвышенное место вблизи города; ребёнка поднимают за уши, чтобы он увидел Стамбул; в школе 45 учеников…  Описываемое время – конец ХIX в. (точнее, в «Записках» 1887 г.).

Аттестат Александровского караимского училища

 Сюжеты незамысловаты: в первом мальчик идёт в школу; во втором – приезжает новый учитель.

Уже в начале «Записок…» будущий школьник понимает, что «мидраш не очень-то хорошая штука, если мама даёт мне перед ним варенье». Дальнейшее развитие событий только подтверждает это предположение. А. И. Катык применяет как художественный приём противопоставление, рассказывая, что плохо, а что хорошо языком простых вещей. Варенье, сдобные сухари, растоптанная удобная обувь, ласковые названия Яшенька, арсланым (мой лев), капланым (мой тигр), свобода, вымазанное лицо и руки противопоставляются мидрашу, новым жмущим ботинкам, неудобному костюмчику и учителю…

 Мы узнаем, что мидраш обычно был при кенаса. Устройство было самое простое. Класс представлял собой большую комнату в 4 окна. Около входа кафедрой эрби (учителя) служил чёрный стол. Два ряда длинных старых скамеек предназначались для учеников. Если в школе были парты, то все одинакового размера, рассчитанные на взрослых, не по росту малышам. Писали в то время по традиции гусиными перьями, хотя уже существовали стальные. Введение чего-либо нового, даже, казалось бы, такого пустяка, как удобные стальные перья вместо гусиных, не только не приветствовалось, но подвергалось критике.

Школа делилась на четыре отделения (в некоторых их было 3). Новички (нонтук) – самые маленькие учили азбуку. Симан тартмакжи (тартмак – вытягивание, т.е. тянущие звук) – дети лет десяти учились читать по слогам. Тефсирники (тефсир – толкование) – лет пятнадцати, в школе уже лет семь, три года из них учились чтению, четыре – грамматике и переводу Ветхого Завета. В последнем отделении было обычно 6-9 чел, а то и меньше, рослых, здоровых юношей, иногда с бородой, готовящихся стать эрби – учителем.

Кроме изучения Библии и предметов, непосредственно с ней связанных, в то время уже учили арифметику и русский язык.

 Вовсю процветала дедовщина. Новички служили предметом издевательства всего класса. Новичок – «громоотвод», «народ маленький, загнанный».

 Достаточно сурово к ученикам относились наставник и окружающие. Эрби называл учеников «безсовестными лентяями», «нечестивцами», «разбойниками», «мерзавцами», хватал за ухо и тащил за скамью, бил коленом и кулаком… Не отставал от него и сторож: «сволочи», «джинабэт» (сволочь, дрянь), «сморчок» – традиционная лексика этого «почтенного» человека. Отец ученика не менее жесток: ребёнка – «плута отчаянного, сорвиголову и забияку», он рекомендует бить и ставить на колени.

Эрбака. Рис. С. Сараф

Битьё было самым обычным делом. Непременными атрибутами класса указываются штук 10 линеек и кизиловая палка длиной в 1,5 сажени (более 3 м). Такая палка нужна была для того, чтобы, не вставая ударить любого ученика в классе. Никого не удивляло битьё линейкой руки до посинения и опухоли. Учитель мог кинуть в мальчика книгой. Старшие герои рассказов уверены, что «учителя надо бояться», что «учитель даром не побьёт». Отец новичка, сам когда-то прошедший обучение в мидраше, оправдывает применение физических наказаний тем, что «в библии… сказано «не жалей жезла для ребра сына своего». Да, учитель бьёт детей, «но он первый ли завел линейки и фалака в мидрашах?».

 Орудие наказания фалака – длинная палка, на которой укрепляли голые ступни наказуемого, поднимали ноги вверх и били розгами, палками или каким-либо другим приспособлением по пяткам. Для наказания учителю нужна была помощь двух ребят. Применялись и «сыра фалакасы» – поголовное наказание всех учеников.

 Соответственно представлениям старшего поколения того времени были и требования к личности учителя – от внешности, до манеры поведения. «Для учителя главное, чтобы Бога боялся и кенаса посещал». «Учительский взгляд должен быть строгий, твёрдый, так чтобы прошибал». Костюм учителя – чёрный, солидный, не в обтяжку, с жилетом. Усы с бородой – непременный атрибут уважения. Преподаватель должен быть важным, степенным, но с почтением к руководителям общины. Вот типичный портрет учителя: «На голове его была низенькая барашковая шапка. Весь он был чёрный и напоминал жука», а лицо «белое-белое, как стена».

 Авторитет наставника должен был быть непререкаем. Для нас кажется необычным, но ещё в начале ХХ века ученики в мидраше целовали учителю руку. Царили беспрекословные покорность и послушание. В рассказе «Учитель» руководитель общины с удивлением вопрошает, как это может быть, чтобы ученик с учителем смел разговаривать? «Ответил урок и баста! Сиди и не шелохнись!».

 Жизнь учеников вызывает искреннее сочувствие. Читателя подводят к мысли, что назрел пересмотр программы и методов обучения. Автор требует заменить «затхлую атмосферу гнёта и вражды воздухом любви и взаимного доверия». И вроде бы всё определённо и понятно. Школа и национальное обучение находятся в трудный переломный момент истории. А. И. Катык, как и до этого его учитель – И. И. Казас твёрдо отстаивают новые формы обучения, русский язык, необходимость поднять национальное образование до уровня государственного, чтобы не только дети бедняков, но и состоятельных караимов учились в мидрашах, а не в гимназиях.

 В описываемой А. И. Катыком школе уже работают учительницы русского языка и арифметики, что явно не соответствовало патриархальным представлениям о роли женщины в обществе. Персонаж рассказа А. Катыка нишанжи (сваха) Султан-тота говорила, например, по этому поводу: «Да на что мне твоё образование, когда ты пирожка, как следует испечь не умеешь». Введены гимнастика и некоторые технические усовершенствования (стальные перья, занавески на окнах). Грамматику учат не по старинке, а гораздо эффективнее. И хотя такие новшества вызывают явное неудовольствие аксакалов, но чувствуется необратимость изменений.

Но не всё так однозначно и прямолинейно. Вдруг выстроенная чёткая позиция начинает шататься. К примеру, ратующий за физические наказания папа «оделся так, как одевался только в кенаса. Шапка из чёрных смушек, суконный чёрный кафтан, синий кушак, кожаные калоши». А «передовому» учителю это не нравится – в разоблачительной речи он критикует «длиннополый кафтан», который выбросили «с презрением» и оделись в европейское платье. Оскорбительно говорит о народной музыке, как о «варварской песне». Находит неблагопристойными движения кайтармы, чипиим и тым-тыма (национальные танцы), ненавидит конушму (празднество, веселье).

 Писатель с любовью описывает национальные особенности, детали быта, нравы. Действительно, знание русского языка и программы гимназии открывало большие перспективы для юношей и девушек. Физические наказания детей бесспорно надо было отменить. Но это не должно было привести к ликвидации изучения родного карай-тили (караимского языка), основ караимского вероучения, фольклора, прививания детям знания своей истории и национальной гордости.

Может быть, потому что автор показал жизнь караимов «такой, какова она есть, со всеми её положительными и отрицательными сторонами, не становясь ни на сторону фанатичных ультра-националистов, ни на сторону непримиримых хулителей караимов», не навязывая своего мнения, у читателя остаётся ощущение нестабильности, неустойчивости и неуютности.

 А. И. Катык предоставляет право каждому решить, как было бы правильно. Но задача эта априори невыполнима. Дальнейшие исторические события смели какое бы то ни было национальное образование в Советском Союзе. К чему это привело у крымских караимов, мы чётко представляем: почти полное забвение родного языка, а с ним огромного пласта самобытной культуры с одной стороны, и высокий уровень образования и числа квалифицированных специалистов во всех областях науки, техники, культуры с другой. Что предпочтительней? Для каждого конкретного человека – первое, для сохранения народа и препятствия ассимиляции – второе.

Полканова А.