Возвращение. 5 февраля 2022. Евпатория.

5 февраля 2022  года в Евпатории открыли мемориальную доску видному представителю караимского народа Семёну Эзровичу Дувану (1870–1957), Евпаторийскому городскому голове Евпатории в начале ХХ века, и установили урну с землёй из кладбища г. Больё-сюр-Мэр (Франция), где он был похоронен, на южную стену церкви во имя святого пророка Божия Илии.

На фото: В Свято-Ильинском храме (г. Евпатория) в ходе поминального молебна в честь Семёна Дувана и его детей: Иосифа, Сергея, Бориса, Анны и Елизаветы; Рядом с урной — мешочек с землёй из г. Больё-сюр-Мер;Отец Георгий помещает землю внутрь урны; Вынос урны:

На доске представлен портрет Дувана С.Э. в парадном чиновничьем мундире, с государственными наградами. Портрет с 1915 года обнародован впервые.

Семён Эзрович Дуван умер 5.II.1957, и мероприятие состоялось через 65 лет после того дня, когда он покинул этот мир. Выражая последнюю волю, в завещании он писал: «Прошу устроить похороны самые скромные… Попрошу похоронить в двойном гробу (цинковом и дубовом) с тем, чтобы при первой возможности перевезти в Евпаторию и, устроив склеп, похоронить рядом с отцом». Прошло время. К сожалению, воля покойного теперь может быть исполнена только через установку урны с землёй в стену храма. В Евпатории старое караимское кладбище во многом утрачено и невозможно найти могилу Эзры Исааковича Дувана, а останки Семёна Эзровича во Франции перенесены в общее захоронение у колумбария на кладбище Больё-сюр-Мер. Теперь там, на серой гранитной стеле, обращённой к морю, лишь надпись с его фамилией на французском и русском языках.

Земля привезена из г. Больё-сюр-Мер (Франция) по благословению отца Георгия. Проект состоялся, благодаря его неустанным трудам и усердию, как и других сторонников, включая внука Дувана — Филиппа де Дувана (Франция), членов общественного движения «Штаб архитектора Генриха» (начальник Виктория Струнина), авторов проекта архитекторов Альберта и Татьяны Савченко, членов Крымской региональной национально-культурной автономии крымских караимов из Симферополя, Бахчисарая, Феодосии, Ялты, Евпатории и других городов (председатель правления Наталья Кропотова), членов караимской общины (Евпатория), благотворителей Якова Фоменко (Москва), Александры Дэллануа (Франция), прихожан храма во имя святого пророка Божия Илии (Евпатория) и других участников.

На установление урны и мемориальной доски на южной стене Свято-Ильинской церкви в городе Евпатории получено благословение митрополита Симферопольского и Крымского Лазаря, а также согласие Департамента государственной охраны культурного наследия Министерства культуры Республики Крым.

Проповедь настоятеля Свято-Ильинского храма протоиерея Георгия Куницына

На открытии настоятель Свято-Ильинской церкви протоиерей Георгий Куницын отслужил поминальный молебен. Затем состоялся вынос урны из храма и остальные события разворачивались на подворье.

Сначала перед собравшимися с проповедью выступил отец Георгий. Свято-Ильинский храм строился в Евпатории по прошению греческой общины города, которой Дуван много помогал. За это по Указу его Королевского Высочества Короля эллинов Георга I ему была пожалована самая высокая награда Греции — серебряный крест Греческого Королевского ордена святого Спасителя. Высочайшее Государя Императора Николая II соизволение на ношение ордена последовало 6.I.1912. Семья Дуванов в эмиграции приняла православие.

Виктория Струнина, член совета КРО ВООПИИК, начальник Штаба архитектора Генриха, зачитывает историческую справку о С.Э. Дуване

Историческую справку озвучила В.Н. Струнина. Прозвучали отрывки из памятного адреса Семёну Эзровичу, преподнесённого ему горожанами 110 лет назад — 20.VI.1911 в Евпатории состоялось торжество в его честь. Примечательно, что в этот период он уже не являлся городским головой. Тогда-то и был прочитан адрес, покрытый подписями представителей ведомств и учреждений, гласных, врачей, юристов, представителей финансового и торгово-промышленного мира, агентов пароходных обществ и других. В нём перечислялись заслуги Дувана перед городом и горожанами, в частности, говорилось:

«Десять лет тому назад о Евпатории мало знали даже на юге; для столиц же она в числе многих захолустных уголков вовсе не существовала. И если теперь Евпатория стала всюду известным курортом и продолжает развиваться со сказочной быстротой, то одной из важнейших причин такого чудесного поворота в жизни нашего города несомненно нужно считать Вашу напряжённую восьмилетнюю работу в составе управы, закончившуюся представлением широкого по замыслу проекта реорганизации главных сторон и статей городского хозяйства. Правильное понимание действительных нужд города счастливо сочетается в лице Вашем с кипучей энергией и устойчивой волей. Вот где источник и широкой инициативы Вашей в деле городского благоустройства и быстрого проведения в жизнь ранее принятых решений. Такими именно чертами обрисовывается пред нами Ваша общественная деятельность, исполненная благородного бескорыстия и рыцарского мужества в защите городских интересов.

Мы, благодарные сограждане, низко кланяемся Вам за понесённые для города труды, и перефразируя слова известного писателя-идеалиста, обращаемся к Вам с горячим призывом: «Будущее Евпатории светло и прекрасно. Любите его. Стремитесь к нему. Переносите всё из него, что есть лучшего в настоящем, и Вы будете постольку счастливы, поскольку это Вам удастся».

Полностью текст памятного адреса приведён в 10-й главе «Чествование С.Э. Дувана в 1911 году» в книге «Семён Эзрович Дуван: во благо Евпатории» здесь: https://minfo.rk.gov.ru/uploads/txteditor/minfo/attachments/d4/1d/8c/d98f00b204e9800998ecf8427e/phpgJ8ir3_2021-5.pdf

На выборах в ноябре 1915 С.Э. Дуван был избран городским головой вторично. 16.VII.1917 прошли досрочные выборы в городскую думу, в результате было сформировано большинство, состоявшее из представителей партии социалистов-революционеров. Дуван был избран гласным по списку внепартийной деловой группы, но 1.VIII сложил с себя обязанности городского головы и звание гласного. В ноябре 1918 года Дуван и члены его семьи навсегда расстались с Евпаторией — они эмигрировали сначала в Константинополь, затем во Францию, где Дуван умер ровно 65 лет назад, 5.II.1957.

От лица крымскокараимского народа выступает председатель правления Крымской региональной национально-культурной автономии крымских караимов Республики Крым Н.В. Кропотова

На памятном мероприятии присутствующие с большим вниманием и уважением выслушали слово крымскокараимской общественности. От его лица выступила Н.В. Кропотова, председатель правления Крымской региональной национально-культурной автономии крымских караимов Республики Крым. Члены автономии из разных городов Крыма деятельно участвовали в проекте, координировали его, осуществляли значительные благотворительные взносы, готовили публикации в СМИ, оказывали другую поддержку.

Председатель правления Крымской региональной национально-культурной автономии крымских караимов Республики Крым Н.В. Кропотова (первая слева) с участниками организации, делегированными на мероприятие от разных городов Крыма.

Для Региональной национально-культурной автономии крымских караимов наследие С.Э. Дувана является частью историко-культурного наследия народа. Наталья Владимировна, в частности, сказали: «Мы горды тем, что столь известный человек по национальности — крымский караим. Сегодня Дуван для нас пример того, как быть верным служению народу, городу, Отечеству. Семён Эзрович — яркий, талантливый, харизматичный. Можно приводить много положительных характеристик его личности — все они подойдут. Но самое главное — он был человеком созидающим и объединяющим. Тот особый архитектурный облик Евпатории, который выделяет город из тысяч других, во многом создан благодаря созидающей личности Семёна Дувана. Вокруг своих идей он мог объединить людей разных национальностей и вероисповеданий. Показательно, что и после смерти ему удаётся это делать – пример тому сегодняшнее мероприятие. Наша караимская организация хранит память о Дуване, его деятельности и достижениях. В год 150-летия со дня его рождения мы организовали он-лайн конференцию с участием его внука — Филиппа де Дувана из Франции, а также крымских караимов из Литвы, Украины, России; провели выездную экскурсию «По дувановским местам Евпатории» для членов и друзей региональной автономии крымских караимов. Имя Дувана часто встречается на наших календарях, в газетных статьях, научных и научно-популярных изданиях, выпускаемых нашей караимской организацией. И в дальнейшем мы обязуемся хранить имя Дувана с должным почтением».

Далее состоялось возложение цветов и венков, составленных специально по такому случаю из веток вечнозелёных растений.

Музыканты небольшого духового оркестра (руководитель: Владимир Побединский) с большим чувством и мастерством исполнили гимн РФ, когда с первыми его аккордами в дань памяти Дувану троекратно прозвучал воинский салют. Затем, в знак уважения к дореволюционной истории Отечества, был исполнен старый гимн Российской империи «Боже, Царя храни». Многие пели его. Евпаторийцы с благодарностью прослушали также марш «Прощание славянки», «Врагу не сдаётся наш гордый „Варяг“» и некоторые другие мелодии.

На фото: Цветы возлагает В. Кропотов; Настоятель Свято-Ильинского храма протоиерей Георгий Куницын и Виктория Струнина, начальник Штаба архитектора Генриха; На мероприятии играл небольшой духовой оркестр, руководитель: Владимир Побединский;

После завершения мероприятия состоялась небольшая совместная поминальная трапеза. По поручению Штаба архитектора Генриха и собственному желанию известный евпаторийский экскурсовод и настоящая хозяйка Наталия Крутикова испекла пирог, любимый многими из нас — кобете. Очень вкусные угощения приготовила матушка Елена — кексы, печенье с фруктовой начинкой. Особенностью стола стало сладкое угощение из Франции, а также приятный на вкус травяной чай из самовара.

Многие участники мероприятия сделали фотографии. Это снимки на долгую память о том дне 5.II.2022, когда они все вместе совершили молитву и отдали дань памяти выдающемуся городскому голове Евпатории С.Э. Дувану (1870–1957).

Назавтра и все последующие дни к памятному месту на южной стене Свято-Ильинского храма ведь день шли и шли благодарные евпаторийцы…

Участники общественного движения «Штаб архитектора Генриха», которые смогли в этот день принять участие в мероприятии и пожелали сфотографироваться сами и с детьми на память вместе с настоятелем Свято-Ильинского храма протоиереем Георгием Куницыным.

Евпаторийцы ручейками тянутся к Ильинке. Чувствуется — горожане уважают память о городском голове Евпатории, немало потрудившемся, чтобы она стала известным курортом и культурным центром. С.Э. Дуван проявил себя и в годы Первой мировой войны, когда возглавлял Евпаторийский комитет помощи больным, раненым и нуждающимся воинам. Когда направлял на фронт своего старшего сына Иосифа, вернувшегося с войны с двумя орденами и инвалидом, а дочь Анну — благословлял на работу сестрой милосердия в Евпаторийский земский госпиталь. Когда оказывал поддержку супруге, которая вместе с другими женщинами Евпатории работала в Дамском комитете, где шила бельё и тёплые вещи для отправки на фронт. Когда в Первую мировую войну заведовал Приморской санаторией, которую Российское общество Красного Креста и община сестёр милосердия арендовали для размещения лазарета Её Императорского Величества Императрицы Александры Фёдоровны, одной из руководительниц общества. Когда без устали занимался благотворительностью и входил в составы Попечительских советов гимназий, много работал с молодёжью. Когда готовил город к встрече Царской семьи в Евпатории 16.V.1916…

Когда работал в Общественном комитете по выработке способов чествования памяти духовного лидера караимов гахама С.М. Панпулова и участвовал в торжествах по вступлению С.М. Шапшала в должность Таврического и Одесского караимского гахама.

Семён Эзрович Дуван навеки в памяти благодарных евпаторийцев.

Свято-Ильинская церковь приглашает почтить память видного деятеля местного самоуправления Таврической губернии начала ХХ века С.Э. Дувана. В храме можно подать записку и заказать молебен, поставить свечу, можно взять в лавке небольшой подсвечник и зажечь свечу на подворье, установив его на полку для возложения цветов у доски или под ней. Можно просто прийти и посмотреть на портрет С.Э. Дувана, прочесть текст, постоять рядом и подумать о судьбе нашего земляка, любившего Евпаторию так, как только можно любить Родину, а также и о своей собственной жизни.

Тем из вас, кому интересно, предлагается репортаж председателя фотоклуба «Евпатория» В.М. Бочковского, а также некоторых других корреспондентов, включая автора.

На фото: Наталия Крутикова испекла пирог, любимый многими из нас — кобете; После завершения мероприятия состоялась небольшая совместная поминальная трапеза; Дуван жил и работал для будущего Евпатории, в том числе и для этого милого малыша, маленького караима, пусть растёт здоровым и будет счастлив долгие годы он сам и его замечательные родители. И весь его дружный народ.

Когда устанавливали урну и доску, на хмуром с утра небе появился просвет. Все сочли это за добрый знак.

Честь имею,

Виктория Струнина, Нач. штаба архитектора Генриха

Реклама

Кенаса Киева — 120!

Главный фасад, 1911

27 января (9 февраля) 1902 года торжественно освятили кенаса Киева. Это здание называют «мавританской жемчужиной архитектора Городецкого». Для этого торжества в Киев прибыл гахан Самуил Пампулов.

Здание строили в 1898-1902 годах архитектор Владислав Городецкий и инженер Антон Страус на средства табачных фабрикантов братьев Коген, выделивших около 200 тысяч рублей.  

После установления советской власти и ликвидации караимской общины, в здании находились учреждения политпросвета, кукольный театр, кинотеатр «Заря», дом актёра. Такая судьба постигла многие кенаса на территории бывшей Российской империи.

Дневник Бориса Кокеная. Караимская слободка.

О Б. Кокенае.

Дневник Кокеная.

Выше я упоминал, что по канонам караимской церкви службу в храмах имели право совершать не только официальные представители религии, но и всякий грамотный караим, знакомый с канонами и обрядностями. Но всё же в каждой общине имелся официальный представитель культа, а иногда даже двое – старший и младший священник. Насколько я помню, эти газзаны (священники) в большинстве были люди довольно развитые, хорошо знакомые с языком религии, языком Библии. Они знали часто и другие языки. Мой прадед И. Ш. Эль-Дур гахан в Кале жил во времена ханов и в начале XIX в., знал, кроме языка Библии, также турецкий, татарский, арабский и русский. Арабский настолько хорошо, что муллы советовались с ним по вопросам того или иного текста Корана. После перехода Крыма под власть России, мы видим в его записях рапорты, написанные им по-русски. Газзан в Кале и писатель начала XIX в. Султанский М. знал русский, польский и татарский язык. Газзан Бейм в Кале в половине XIX в. знал русский, татарский и турецкий язык, а также языки европейские – французский, немецкий и итальянский. Про него писал писатель и поэт гр. Ал. Толстой Жемчужникову, что Бейм один «из образованнейших и приятнейших людей нашего времени». Последний газзан и смотритель Кале А. С. Дубинский, умерший там в 1927 г., знал русский, татарский, турецкий и польский языки. В Феодосии, в моём родном городе, я помню в детские и юношеские годы газзана Баба Джана Бабая (Бабаев), человека с европейским образованием и широкими взглядами. Он знал русский, французский, татарско-турецкий языки.

После него газзаном был мой учитель Т. С. Леви-Бабович, знавший русский, немецкий, арабский и турецко-татарский языки. Затем был газзаном А. И. Катык (филологическое образование), знал русский, немецкий, французский, латинский и татарско-турецкий языки. После него был газзаном И. Я. Круглевич (Нейман) тоже с высшим образованием, знал русский, турецкий и татарский языки. Гахан караимов Хаджи Серайя Шапшал знает русский, французский, арабский, персидский, турецкий и татарский языки. Абен Яшар в Евпатории (середина XIX в.) знал русский, турецкий, татарский, арабский, халдейский, греческий, итальянский, испанский и др. языки. Все они были люди развитые и, кроме знания языков, большинство из них было писателями.

Куда девались древние рукописи феодосийского кенаса (начиная с 1271 г.) я так и не мог добиться, хотя, предвидя это разграбление, я заранее писал в Ленинград в Академию Наук СССР, Академию материальной культуры и в Публичную государственную библиотеку, а также и в Феодосийский музей, но так как я не смог поехать в Крым последние годы, а теперь Крым находится у немцев, то, конечно, все караимские исторические ценности, наверное, погибли. О большой личной библиотеке Т. С. Леви-Бабовича я имел последние сведения перед взятием Севастополя немцами от его брата М. С. что библиотека ещё цела. Письмо было датировано 6 мая 1942 г., а после этого были жестокие бои и бомбардировки, и теперь я сильно опасаюсь за судьбу этой библиотеки, где особенно были замечательные старые рукописи караимских учёных.

***

Численность феодосийской караимской общины до войны 1914 г. равнялась 1200 душ обоего пола. Соответственно этой цифре и площадь, занимаемая караимскими домами была довольно обширна. Линия эта шла с горы Митридат, где были домики Майрам-та Майтопа, Ионака, Байрактара и Чомакова. Отсюда линия спускалась к востоку возле дома Бияната Шпаковской (выше кенаса и ул. Япрак-маллясы) к дому Майкапара, Катыка (все угловые дома) к большому двору Топал Мошака и далее к саду Миндаллы Хаджи Шебетей-ака и по Турецкой ул. шла до Екатерининской ул., откуда заворачивала на запад до Греческой и Дворянской ул. На последней тоже было много караимских домов. Затем поднималась на юг по Греческой улице до генуэзского рва возле Татарской слободки и выше на восток до Таймаз-Кыры под Митридатом, где были дома двух Таймазов, а также Язияка Коген и Аврамака Мерасиди. Против дома Узичка через улицу жили мы в старинном доме Мангуби (бывшем Альянаки). Здесь жила основная масса караимов.

О том, что численность общины и раньше была велика, говорит предание, что когда-то возле кенаса были скамьи, где вечерами перед началом молебна собирались старики, численность которых определялась 70-ю старцами, опирающимися на посох. В моё время их количество было гораздо меньше. Как во всех караимских поселениях в центре стояли храм и школа, а караимские дома окружали их кольцом. Ещё задолго до моего поступления в караимскую школу, последняя была перенесена из занимаемого им дома возле кенаса в более благоустроенное помещение по Турецкой ул. против сада и дома Миндаллы Хаджи Шебетей-ака. Здание школы было подарено упомянутым Хаджи-ага.

В указанных границах караимская слободка, конечно, не сплошь была заселена исключительно караимами, хотя дома все принадлежали караимам. Тут были и крымчаки, но гораздо реже евреи и русские. От генуэзского рва и выше к Митридату, от древней церкви архангелов Гавриила и Михаила до фонтана Эски-Чешме были дома русских и татар, но ведь много караимских домов были и по всему городу, не говоря уже о главной улице – Итальянской и, особенно, на улице дворцов – Екатерининском проспекте на берегу, который начинался от музея Айвазовского, каждый 2-й или 3-й дом-дворец принадлежал караимским фамилиям Крым, Хаджи и Стамболи.

Насколько сильно были заселены эти улицы слободки караимскими семьями и как они себя чувствовали автономно можно заключить из следующего: перед постом «киппур-оручы» за 10 дней каждую ночь служитель кенаса Бабай-ака Стамболлы (стамбулский) бывало глубокой ночью часа в 3-4 ходил по улочкам слободки и речитативом пел: «селиха! селиха!», созывая народ на молитву, подобно тому, как муззин созывал народ в мечеть. Это было в порядке вещей, и никто из некараимских семей не жаловался, что будят их глубокой ночью.

кенаса в Феодосии

В детстве мне было интересно ходить на ночное бдение и слушать печальные мотивы покаянных молитв глубокой старины из уст стариков. Бывало, идёшь ночью и в глубокой тишине и темноте южной ночи видишь одну свечу, поставленную на стеклянной веранде кенаса в знак того, что храм уже открыт и ждёт прихожан, а где-нибудь в узеньких и кривых уличках слободки раздается приятный голос Бабай-ака, который своим пением будит прихожан. В тишине проскрипит и хлопнет калитка, и невидимое лицо, ударяя палкой по камням, движется по направлению свечки в храм. Так как ночью женское отделение кенаса не открывали, помню, несколько женщин, бывало, сидят во дворе под окнами кенаса и слушают древние мотивы, которые, кроме старшего поколения, мало кто помнит, а не записанные на ноты, они, просуществовав сотни лет, бесследно исчезнут в наш безумный век войн и убийств.

Рядом с кенаса был европейского вида дом моих двоюродных братьев, сыновей Эрби-Яков-ака Ага. Они происходили из рода феодосийских Ага, а во дворе у них был ещё старинный домик, имевший одну стену с двориком женского отделения кенаса. Этот домик, где они сами жили, был остатком того Тарап-ханэ (монетный двор), которым заведовали их предки ещё до русского владычества. Наверху этого домика в чердаке, который мы и называли Тарап-хане, и вход в который был с обширной кухни этого маленького домика, хранился всякий хлам, а также кинжалы в оправах, ярлыки с печатями и много чего интересного, которому я (мне было тогда 4–5 лет) не придавал значения. Мать же моих братьев Ага, боясь, что дети, играясь кинжалами, поранят друг друга, продала их цыгану. Когда я вошёл в возраст и стал понимать, то к этому времени там ничего не осталось. Так бессмысленно пропали эти вещи и бумаги большой исторической ценности.

Вспоминаю рассказы моего детства, слышанные в доме моих братьев Ага про одного из этих заведовавших монетным двором. Двери или калитка этого дома выходили на улицу, так называемую Япрак-маллесы (улица листьев), выше кенаса. Каждое утро в условленное время к этим дверям приходили музыканты и будили Ага. Когда последний, выпив свой утренний кофе, выходил, то ему один из его охраны подводил осёдланного коня. Лошадь преклоняла колени перед Ага, и он садился верхом и ехал во дворец хана, но т. к. Кафа подчинялась непосредственно турецкому падишаху, то, по-видимому, Ага ехал во дворец ставленника султана. В доме Ага, как передавали, было богатое убранство, а потолок был инкрустирован перламутром, и когда зажигали свечи, то потолок переливался всеми цветами радуги при свете огней. Фрагменты этого инструктированного потолка я видел ещё в 1932 г. после разрушения этого домика у живших в этом дворе Мересиди Яков-Ака. В детстве на топчанный пол этого домика мои братья настилали деревянный пол. Во время этих работ там был обнаружен в полу древний очаг караимских старинных домов так называемый «тандур». Зимой здесь грелись, опустив в тандур ноги. Всё это прошло и быльём заросло, а я один из последних могикан вспоминаю о делах давно минувших дней на память будущим поколениям.

В этот же дворик каждой осенью привозили деревянный уголь и дрова для раздачи бедным. Так, одна из моих теток Хороз-Саратта привозила несколько подвод деревянного угля и здесь их раздавала бедным жителям караимской слободы. Тут бывали также и крымчаки, жившие на этой слободке, которым также не отказывали в угле.

Осенью после так называемой «баг-бузумы», т. е. уборки урожая в садах и виноградниках, я и мой двоюродный брат Иосиф Ага несли на слободку глубокую большую ивовую корзину «сала», наполненную виноградом и фруктами, и раздавали их тем, кто не имел своего собственного сада или по бедности редко могли себе позволить покупать виноград. Раздача также шла из садов Хороз Саратта. Другие владельцы садов также раздавали фрукты и виноград, а также «шыра» т. е. сусло виноградное, который разносили ученики-родственники этих лиц.

В дни моего детства патриархальность обычаев ещё хорошо сохранялась, и эти славные черты, как раздача угля, фруктов, денег, а на пасху муки, передавались из поколения в поколение до наших дней.

На патриархальность указывали ещё следующие черты людей старого поколения, т. к. они довольствовались малым: так, какой-нибудь старый караим в своей лавчонке, если зарабатывал чистой прибыли в день один рубль или два и это удовлетворяло потребности его семьи, и если случайно в какой-нибудь день эту сумму зарабатывал ещё задолго до конца дня, то он закрывал свою лавчонку и уходил домой, рассуждая: «Господь послал моё дневное пропитание на сегодня, а завтра он также позаботится обо мне. Пусть же сегодня зарабатывают другие, которые ещё не заработали своё дневное пропитание». Если такой «купец» делал «почин» утром, а его сосед ещё не сделал почина, то он второго покупателя не отпускал сам, а приводил к соседу, который ещё не сделал «почина».

В самое жаркое время лета (в конце июля – начале августа) перед постом Недава за 10 дней начинали ходить на кладбище на могилки. Караимское кладбище в Феодосии помещалось за городом на горе. Кладбище было древнее, и покойный археолог А.  Фиркович находил здесь могилы с датой от 1076 г. Вид отсюда на город, бухту и море был замечательный. Мы, южане, склонные как и люди Востока к созерцанию, долгие часы проводили, любуясь морем, и следя за парусами проходящих судов, а разбросанные вокруг нас могилы памятники прошедших поколений говорили нам о тленности нашей жизни, а зелень на них – о вечно юной и прекрасной природе, и в такие минуты мир и покой охватывали наши души, и все молча лежали на траве между могилами и надгробными камнями, каждый живя в своих мыслях и мечтах. В эти моменты бег времени прекращался, и время останавливалось…

Рано утром с рассветом мы, ученики караимской школы и несколько стариков собирались на кладбище, куда с утра начинал стекаться народ, особенно женщины. Стариков приглашали читать заупокойную, а мы – ученики составляли хор и в чистом утреннем воздухе звонко отзывались в разных местах наши юные голоса. За это каждому из нас платили кто пятак, а кто 20 копеек и больше, так что за день мы собирали рубль и больше, а в начале XX века на один рубль могла прожить целая семья. Таким образом, за 10 дней мы собирали немного денег и покупали обувь или ещё что-либо для своих нужд. К тому же ежегодно осенью нам – ученикам в доме Сарибан Аврамака, который жил ниже дома, где родился художник-маринист Айвазовский, каждому на общинные средства шили по костюму, так что среди нас не было таких, которые ходили бы оборванные и грязные.

Уже к полудню хождение на кладбище почти прекращалось, т. к. в это время бывало очень жарко, а на кладбище принято было ходить только в чёрном или в одежде тёмных цветов. Вечером, когда уже удлинялись тени, опять усиливался приход на кладбище. Это продолжалось почти до захода солнца, когда мы все оставляли кладбище до следующего дня. Кушать мы приносили с собой, а по дороге в пекарне покупали у турок турецкие бублики (по копейке) штук 40–50 для всех.

Кладбище имело очень опрятный и весёлый вид: зелень, трава, яркое солнце, чистый воздух, даль моря – всё это располагало к хорошему настроению, и вид опрятных могил на этом фоне не портил нашего аппетита. Воду мы, дети, приносили недалеко от кладбища из источника. В день поста, который продолжался только до полудня, после конца молитвы в храме, на кладбище приходили исключительно мужчины. В это время, до выхода прихожан из храма, на площадке перед кенаса, возле фонтана готовились к «корбану» т. е. жертвоприношению, этому остатку древних времён. Состоятельные люди по желанию или обету посылали одну или несколько овец для корбана, и их собиралось штук 20–25. Так как эти десять дней не разрешалось есть мясной пищи в знак печали о разрушении первого храма Соломона, и это время называли «пычак котарылган», т. е. нож поднят, ибо в течение этих 10 дней запрещалось резать скотину, то некоторые семьи посылали резать для себя также и птицу. Эти животные и птицы лежали в ожидании конца молитвы в храме. Джамаат выходил из кенаса и собирался тут же на площади. Тогда священник подходил к животным, ему давали особый нож, и он резал одну овцу или несколько и отходил. Затем эту операцию продолжали другие лица, имевшие «эрбии»[1].

Не помню, чтобы мой учитель и газзан Товья Леви-Бабович когда-либо резал животных. Как видно этот старинный обычай, отзывавшийся эпохой ещё идолопоклонства, не был в согласии с его взглядами на жизнь. После свежевали мясо барашек и тут же раздавали бедным семьям, дети которых относили домой это жертвенное мясо. Не отказывали в мясе и разным беднякам других национальностей, жившим на караимской слободке. Несмотря на разность религий и ритуальные предубеждения того времени, всё же бедняки не придерживались на этот день строгих правил и не отказывали позволить себе есть мясо овец, резанных не по ритуальным правилам своей религии. В ожидании начала «корбана», мясники, кое-кто из слобожан и мы – малыши лежали в тени дома Ага, возле кенаса, перебрасываясь плодами «узерлик» (гармала), который к этому времени созревал вполне. Мы ходили на гору Митридат, где этот «узерлик» рос в большом количестве, так что, наполнив свои карманы, мы ловко попадали в голые места – руки и лицо – и больно били друг друга. Haм, малышам, всегда хватало работы везде, где было какое-либо сборище. После всего этого джамаат расходился по домам и разговлялся.

В Крыму, как и везде по России, когда наступала засуха, люди, шли крестным ходом в поле, за город, на кладбище молить о прекращении засухи и ниспослании дождя. Была такая засуха во время моего детства в первые годы ХХ столетия. В нашем городке русские, греки, татары к др. национальности выходили за город, служили молебны. Почему-то только караимы не выходили, хотя в ритуале караимского богослужения есть специальные молитвы о ниспослании дождя. Уже караимам начали говорить об этом и другие национальности. Но вот настало время, когда был назначен день для молебствия о ниспослании дождя. Народ собрался и во главе со священником Баба-Джан-Бабаевым двинулся на кладбище со свитками Св. Писания. День был жаркий, на небе ни облачка и солнце палило вовсю. Газзан Бабаев пришел с зонтиком в руках. Прихожане, подталкивая друг друга, указывали на зонтик в руках священника: «Смотри, мол, какая самоуверенность!».

Как бы ни было, народ двинулся с чтением псалмов по горной дороге на кладбище. Что там происходило я не знаю, т. к. на кладбище я не ходил, но когда братья пришли домой, все они были мокры до нитки от проливного дождя, молодёжь, сняв с себя пиджаки, укрыли свитки Св. Писания, а сами как следует выкупались под ливнем. После этого случая долгое время в городе в общинах разных национальностей не утихали разговоры об этом случае, и о том, как газзан Баба-Джан Бабаев шёл на молебствие с зонтиком…


[1] Специально обученные мужчины, знающие правила резки животных для употребления в пищу, и имевшие звание «эрби»

Дневник Бориса Кокеная. Писать необходимо, чтобы хоть следующие за нами поколения знали бы о своих предках по нашим воспоминаниям.

О Б. Кокенае.

Дневник Кокеная.

До поступления в школу я всё своё время проводил на «мавалле» – улице, играясь с мальчиками в мяч, «чилик», «ашики» и др. игры. Заходил я домой только, чтобы поесть чего-либо и получить порцию нотации, а иногда сдобренной поркой за испорченный или загрязнённый костюм. Несмотря на то, что я был малышом, а детей на слободке было много, меня никто не смел обижать: дети постарше возрастом, бывшие ученики моего отца, из уважения к его памяти, а также потому, что я был «саби», т. е. сирота, меня не давали в обиду. Вечером перед заходом солнца, если мы играли ниже караимского фонтана, игры наши часто прерывались, т. к. в это время народ собирался в кенаса на вечернюю службу. Вдруг раздавался, бывало, крик какого-нибудь малыша: «Эрби кела» (учитель идет) или «Джамат эрбисы кела» (идет священник). Тогда мы все рассыпались по закоулкам, и на улице наставала мёртвая тмина. В наше время уважение к учителю, старикам и вообще к старшим было привито нам воспитанием в кровь и плоть.

Перед началом вечерней службы прихожане собирались во дворе храма или в его преддверии, называемом «Азара». Здесь вдоль стен шли лавочки-сиденья. Внизу сиденья были разделены перегородками, куда ставили обувь молящиеся, т. к. вход в обуви в кенаса допускался до определённой части храма, а дальше должны были снимать обувь, памятуя фразу Библии: «Сними свою обувь – место это священно!». … В ожидании наступления момента, когда можно будет начать вечернюю службу, старики рассказывали друг другу последние события, новости дня и политики, а мы, сидя в отдалении, прислушивались к этим разговорам, не смея принять в них участие, чтобы не прослыть невежей и невоспитанным мальчиком. Мы могли отвечать только на вопросы. Сейчас же после захода солнца священник поднимался, разговоры прекращались и все заходили в храм.

Не всегда службу совершал официальный служитель культа – священник. По канонам караимской церкви это мог совершить каждый грамотный и хорошо знакомый с обрядностями прихожанин. Если тут присутствовал кто-либо из приезжих, то ему оказывали честь, предлагая совершить службу. Он подходил к аналою лицом к «кыбла», т. е. к югу, так же, как и у мусульман, а не к востоку, как у христиан и евреев. На аналое лежало белое, как снег, облачение. Совершавший молитву делал земной поклон, затем поднимался и, читая молитву облачения, набрасывал на себя это белое покрывало. Затем начиналась вечерняя служба, продолжавшаяся 25-30 минут. К концу службы перед последней молитвой наступала мёртвая тишина, т. к. эта молитва совершалась молча, и каждый мог к словам молитвы прибавить и свои слова и желанья. После этой молчаливой молитвы священник поднимался на ноги и, отступив шаг назад от аналоя, поворачивался налево и говорил общине: «Да будет Ваша молитва принята с благоволением!». Затем поворачивался направо и повторял ту же фразу, на что прихожане каждый раз отвечали: «Амен!».

Если кто-либо умирал, то в продолжение 7 дней после вечерней и утренней службы читали заупокойную об умершем. Ближайшие же родственники обязательно присутствовали эти дни на службе, подпоясанные чёрными поясами из материи. Сидели они на самой задней скамейке. Перед уходом они снимали эти пояса и оставляли в храме. Если кто-либо болел, то читали после службы молитву о выздоровлении. Если у кого-либо в семье происходили трудные роды, грозившие смертью роженицы, то открывали двери «Святая святых», которые соответствовали в православных церквах – «царским воротам». После всего этого народ выходил вновь в «Азара» или же во двор кенаса, где, повернувшись лицом к дверям храма, ждали стоя выхода священника, или того, кто совершал службу. Он вновь благословлял народ словами: «Да будет принята Ваша молитва с благоволением!». Иногда к этой фразе прибавлялись другие тексты из Библии, после чего народ расходился по домам. Если это был седьмой день по смерти кого-либо, то община приглашалась в этот день для поминок на «эт-ашы», т. е. на «мясную пищу». В продолжение недели в доме умершего не употребляли в пищу мясного. Такое приглашение повторялось и на 40-й день. В первый и седьмой день по умершим совершался обряд «аяк-ичмек» – обряд бокала с вином и хлебом («аяг» или «аяк» по старо-караимски «бокал»). Ближайшие родственники покойного садились на полу на ковёер или войлок. На ковре ставили бокал с вином и кусок хлеба. Священник, или тот, кто совершал этот обряд, также садился на пол на колени и читал соответствующую молитву, после чего он давал каждому из присутствующих отпить из бокала глоток вина, а последний доканчивал, не оставляя ничего в бокале. Затем разламывался хлеб и совершающие обряд съедали этот ломтик хлеба. Прочтя заупокойную об усопшем, все поднимались и обряд на этом заканчивался. То же происходило и на седьмой день перед заходом солнца. После вечерней службы прихожане приглашались в дом умершего на «эт-ашы». К приходу народа накрывался стол, на который подавались мясные блюда больше частью: плов из риса, мясной пирог «куветы», суп из турецкого гороха «нохут» с мясом, а также подавалась халва, – «одыр-халвасы», которую готовили из жареной муки, меда, сахара, горького перца и гвоздики. По традиции всё подавалось в нечётном виде на стол. На 40-й день, если умирали старики, подавалась белая халва, т. н. «ак-халва». После пищи читали заупокойную и, пожелав благополучия хозяевам, а также сказав несколько утешительных фраз, прихожане расходились по домам.

В субботу и другие дни прихожане приглашались и по случаю рождения или «суннэта» (обрезание), или бракосочетания, или ещё по какой причине, и тогда после краткой молитвы джамаат (община) радостно проводил время. Иногда появлялись и татары-музыканты, и тогда не обходилось без «конушма».

Пишу я эти воспоминания детства в городе Ростове-на-Дону и здесь, в этот момент, т. е. 10.04.42 г. бьют зенитки по немецким аэропланам, строчат пулеметы, рвутся авиабомбы, сотрясая наше убежище «МПВО», а я не знаю, цела ли моя семья и цел ли мой дом, и буду ли жив через минуту. Обстановка не располагающая к работе, но я спешу всё это занести на бумагу, т. к. знаю, что я последний из могикан караимов старой школы, а посему писать необходимо, чтобы хоть следующие за нами поколения знали бы о своих предках по нашим воспоминаниям. Я собрал библиотеку о Крыме и караимах, собрал вещи, рукописи, фотографии и т. д. Если сумею сохранить всю мою коллекций от ужасов войны – это будет одна из немногих коллекций о караимах, т. к. в Крыму едва ли что осталось или останется после войны. Единственно, что я не смог сделать – это сохранить религиозные мотивы в нотах, хотя я и предпринимал шаги в этом направлении, но они не увенчались успехом. А в наших религиозных песнях имеются очень древние мотивы. Эти мотивы не похожи на мотивы окружающих нас народностей. Только с начала ХIX в. вы услышите общекрымские напевы в т. н. религиозных песнопениях «земер». Собственно об этом говорят и надписи над этими песнями, в которых говорится, что такой-то «земер» поётся на мотив такой-то крымской песни. Бывает что в меджуме – сборнике народного фольклора встречаются ссылки на то, что такая-то народная